В бой идут одни штрафники

Никто не говорил о своих ранах. Никто не вспоминал погибших, которые лежали так часто, что пришлось стаскивать их на опушку, к березовым пням, чтобы телеги могли проехать на левый фланг, к окопам первого взвода, и обратно. Раненые тоже притихли, укрытые мокрыми солдатскими одеялами. Что бы там ни было, а они уже лежат на санитарных повозках, под присмотром санитарок, которые сделали им новую перевязку или поправили старые бинты. Скоро их доставят в ближайший ППГ. А там опытные врачи рассортируют их, кого куда. Они-то знают, что надо делать. Кого на операцию, чтобы вытащить застрявший в кости осколок или пулю, а кому, может, просто хорошенько обработать рану, прочистить ее от кусков одежды, обрезать отмершие края, чтобы не допустить воспаления.

— Ну что, лейтенант, поехали? — тем же обыденным голосом окликнул Воронцова возница. — А то правда, вон какая заходит! Ливанет сейчас…

Воронцов махнул ему рукой: поехали. И зашагал рядом с телегой, на которой, привалившись спиной к боковой грядке, полулежал сержант Численко.

Во время боя помкомвзвода бегал то на правый, то на левый фланг, помогал пулеметчикам менять позицию. Больше всего Воронцов боялся, что немцы прорвутся именно на участке штрафной роты. Вот и посылал своего надежного сержанта к пулеметчикам. «Гробы» подходили к роте то справа, то на стыке с гвардейцами, поливали окопы из крупнокалиберных. Выручили пулеметчики и артиллеристы. Иначе все они лежали бы сейчас в своих неглубоких ровиках в розовой воде.

Воронцов снова оглянулся в поле. Нелюбина все не было. Ладно, разыщет, подумал он.

Когда начали сворачивать к дороге, из-за берез к Воронцову шагнул человек в офицерской накидке. Из-под капюшона выглядывал четырехугольный глянцевый козырек командирской фуражки старого образца. Воронцов не сразу признал замполита.

— Лейтенант! — окликнул его Кац. — Почему оставили позицию?

— Я выполняю приказ. Вывожу роту во второй эшелон. Заодно сопровождаем раненых.

— Так вы уже доложили в штаб полка? — осведомился тот и замер, ожидая, что ответит лейтенант.

— Нет. Потом доложу.

— Хорошо. Сопровождайте раненых. В штаб я сам доложу. Можете не беспокоиться. Займитесь личным составом.

Внутри у Воронцова колыхнулась и начала подниматься тугая волна. Такое он испытывал в бою, когда происходило сближение с противником настолько, что вот-вот можно было ждать рукопашной. Он хотел сказать старшему лейтенанту то, что теперь думал о нем. И наверняка не только он, командир первого взвода ОШР. Мгновенно вспыхнуло перед глазами бледное успокоенное лицо Бельского. Бельский за что-то просто ненавидел замполита. С самого первого дня прибытия в штрафную роту. За что-то… Понятно, за что. За что храбрый ненавидит труса. Пусть докладывает. Черт с ним. А он потом доложит свое. «Вот доставим раненых, — подумал Воронцов, уже спокойно глядя в пространство дождя, мимо Каца, — и доложу бате, как храбро дралась штрафная рота». И на всех выживших напишет реляции. Вместе с Кондратием Герасимовичем, вместе с Гридякиным. Каждый из них, кто лежал сейчас в санитарных повозках или шел рядом с ними, достоин награды, а не просто снятия судимости.

— Что там, Копыленко? — просипел раненый, у которого вся голова была замотана бинтами. — Почему остановились?

— Да вон… Начальство прибыло, — тихо отозвался тот.

Послышались голоса с других повозок, ехавших следом и теперь остановившихся под дождем по воле человека, который никому из них не был нужен.

— Старлей наш отыскался.

— Агитация и пропаганда…

— Где ж он был?

— Где… Стриженой девке косы заплетал…

— Сейчас лейтенант доложит, и поедем.

И Воронцов, и Кац, конечно же, слышали голоса бойцов.

— Разрешите следовать дальше? — Воронцов шевельнул было рукой, но она в одно мгновение отяжелела, и ладонь сжалась в кулак.

— Разрешаю, — шевельнул тонкими губами Кац и тоже не поднял к виску ладонь.

Воронцов махнул рукой направляющему. Тот хлестнул по гнедому крупу коня, так что из-под кнута во все стороны брызнула белая водяная пыль. Обоз двинулся. Заскрипели втулки. Разболтанные колеса переваливались через обрубки деревьев. Направляющий, тот самый пожилой ездовой с крестьянскими ухватками, начал выворачивать правее, параллельно проселку, порядочно разбитому машинами и тягачами. Куда он попер, подумал Воронцов. Дорога в любом случае надежней. На дороге не так трясет. Хотел окликнуть ездового, чтобы взял левее, но передумал. Сил не было. Даже голову поднять было тяжело. Лейтенант знал, что, если он сейчас крикнет, затылок взорвется мгновенной болью. То ли действительно контузия. Сотка разорвалась совсем рядом. То ли просто усталость.

Переднее колесо налезло на какое-то препятствие, заскрежетало, приподнимаясь, чтобы одолеть его. И в это время он заметил под ободом кружком вырезанный дерн, обметанный порыжелой и раскисшей под дождем травой. То, что произошло в следующее мгновение, он уже не видел. Запомнилась только вспышка и удар в грудь то ли жердями грядки, то ли тележным колесом, то ли еще чем…

Глава пятнадцатая

Очнулся Воронцов среди тишины.