В соответствии с планом боевых действий партизанских соединений и отрядов, утвержденным ЦК КП(б)У в январе 1944 года, на территорию Буковины были передислоцированы партизанские отряды под командованием Героя Советского Союза подполковника А. В. Тканко, капитана И. К. Примака, капитана Ф. Г. Хайрутдинова, лейтенантов М. Н. Удонова и М. Н. Пронина, соединения имени Б. Хмельницкого и имени С. М. Буденного. В Прикарпатье осуществляли рейды соединения М. И. Наумова, М. И. Шукаева, отряды Г. С. Кулагина, А. Курдановского и другие. Всего перед освобождением Прикарпатья и Буковины здесь действовало более 20 партизанских соединений, отрядов, диверсионных и разведывательных групп.
Свыше десяти тысяч трудящихся Буковины и Прикарпатья приняли участие в активных формах сопротивления захватчикам. С освобождением этих земель более двухсот тысяч человек влились в ряды Красной Армии, участвовали в окончательном разгроме гитлеровской Германии и милитаристской Японии. Десятки тысяч из них Родина отметила высокими боевыми наградами. М. В. Василишин, И. И. Дворский, И. Ф. Козачук и И. М. Тимчук стали Героями Советского Союза. В массовом героизме в борьбе с врагом ярко проявилась верность трудящихся Буковины и Прикарпатья своей социалистической Родине.
ЗА ТЮРЕМНОЙ СТЕНОЙ
— Саша, как ты попался?
Я повернул голову: напротив, возле нар, стоял человек — заросший, худой, но с удивительно знакомыми глазами. Ну, конечно, это был Василий Марковский.
Марковский внимательно выслушал мой рассказ о том, как в тяжелом бою под Первомайском я был контужен и попал в плен.
— Твой бой не окончен... Будем бороться теперь вместе,— сказал он.— Здесь Николай Басараб, Иван Гнатюк...
Спустя некоторое время администрация тюрьмы, узнав о том, что я по профессии учитель, заставила работать в канцелярии переписчиком. Вначале я хотел отказаться, но Марковский и Гнатюк объяснили, что это будет полезно для дела.
Многих увозили и привозили в тюрьму. Я снимал копии документов, заполнял учетные карточки. Приходилось со многими заключенными беседовать и узнавать о судьбе товарищей, попавших в лагеря или жандармерию.
Прислушиваясь к разговорам чиновников канцелярии, я узнавал интересные сведения с фронта. К вечеру накапливалась очень ценная информация для товарищей.
Шли дни. Однажды в октябре 1941 года я услышал сигнал по коридорам: ведут новых заключенных. Едва передвигая ноги, в канцелярию вошли двое закованных в тяжелые кандалы. Жизнь в их измученных телах едва теплилась. По заросшим и черным от кровоподтеков и ссадин лицам трудно было определить возраст прибывших.
Из документов стало известно, что эти заключенные — Боярко и Глеб — приговорены к расстрелу «за переход границы и подрывную деятельность против Румынского королевства». Заключенных расковали и отправили в камеру. Я попросил Гнатюка, убиравшего в то время в камере, отнести им раздобытые продукты.
Вскоре, познакомившись с Боярко ближе, рассказал ему о себе и своих товарищах. Однажды он спросил:
— Как связаться в городе с надежными людьми?
— А что если через Ивана? Конечно, Гнатюк это сумеет сделать. Комендант тюрьмы Сорочану сделал его своим агентом-хозяйственником, и он по его поручению часто бывает в городе.
— Почему же ты раньше мне об этом не сказал? — загорелись у Боярко глаза.
Уже позже я был посвящен в замыслы Боярко и Глеба. Они разрабатывали план освобождения заключенных. Рассчитывали, что этот план осуществит партизанская группа Дмитрия Баблюка, действовавшая в Хотинском районе. Но, как оказалось, она была еще слабо подготовлена для выполнения такого сложного задания.
Через Гнатюка мы стали получать сводки Совинформбюро, сведения о борьбе патриотических групп. Однажды он принес известие о том, что в районе станции Валя Кузьмина патриоты пустили под откос воинский эшелон. Боярко и Глеб были радостно возбуждены.
...В один из предвесенних дней 1942 года по камерам тюрьмы разнеслось: Боярко и Глеба перевели в камеру «смертников», заковали в кандалы.
Вскоре их увели на казнь. Незадолго до этого мне удалось переброситься с ними несколькими словами.
— Нас сегодня расстреляют. Держитесь крепко. Продолжайте борьбу,— прощаясь, произнес Боярко.
Потеря Боярко и Глеба была для нас тяжелой утратой. Мы старались не ослаблять связи с подпольем области. Через Николая Мищенчука удалось наладить связь с патриотическими группами, действовавшими в Черновцах, связаться с подпольщиками из Единецкого концлагеря.