Как назло, в ту пору уровень воды поднялся едва ли не на три метра выше ординара. Река несла горы всякого мусора, полузатопленные древесные стволы, коряги. Взбалмученная стремнина кружила воронками омутов.
— Да-а, задачка, — протянул Григорьев. — Неприветливый выдался для нас денек. Прямо как назло…
Начальник штаба зябко поежился. Леденящий ветер пронизывал насквозь. Подумалось: уж лучше крепкий мороз, чем Этакая слякоть и стынь.
Словно угадав мои мысли, полковник Григорьев односложно произнес:
— Зимой и то легче было, честное слово.
Мы внимательно вглядывались вперед. Там, метрах в двухстах от нас, на том берегу, загадочно темнела стена леса. Безлюден ли он, или за деревьями затаилась засада — можно было только гадать.
Передовые подразделения полка подошли сюда, к селу Слободзея, еще засветло. Люди промокли, были голодны, измотаны переходом по раскисшим полевым дорогам. Где-то позади пара тощих лошаденок тащила одну-единственную сорокапятку.
Мглистые апрельские сумерки надвигались быстро. Показав рукой в сторону Днестра, капитан Мазур хотел что-то объяснить, но, шагнув вперед, оступился и заскользил в неглубокую канаву. В тот же момент с правого берега застрекотал пулемет. Пули просвистели над головой.
Пригнувшись, мы осторожно попятились назад. Полковник Григорьев хмыкнул:
— Ишь, гады, затаились. Однако нервы не выдерживают. По крайней мере, хорошо, что они себя обнаружили. Теперь не вслепую пойдем.
— Надо форсировать сегодня, — задумчиво протянул Мазур. — Иначе завтра будет поздно. Переправимся под покровом темноты, уничтожим пулеметные гнезда и до наступления рассвета собьем врага с берега.
— Надо-то надо, а солдата тоже пожалеть следовало бы, — словно бы ни к кому не обращаясь, произнес полковник. Я молчал, хотя эти слова были явно адресованы мне.
Что я мог сказать: да, я видел солдат на марше. Усталые, выбивавшиеся из сил, они шагали молча, понурив головы. Больше месяца армия преследовала врага по весеннему бездорожью, не давая себе ни минуты отдыха. А остановиться нельзя было — надо ковать железо, пока горячо. Стоило нам замедлить темп наступления, как деморализованный враг тотчас бы опомнился, собрал силы в кулак и обрушился на нас.
Я смотрел на наших солдат и думал: нет той меры, которой можно было бы сполна оценить их подвиг, их нечеловеческую выносливость, их мужество и патриотизм. Верилось: пройдут годы, а великий героизм народа-воина, спасшего мир от коричневой чумы, будет вдохновлять не одно поколение художников слова и кисти.
Как же все-таки организовать переправу? В обозе полка есть надувные лодки. Но обоз безнадежно отстал и дожидаться его значило упустить драгоценное время. Отступавшие фашисты, конечно же, угнали все лодки на тот берег и, по-видимому, потопили их.
Между тем, сумерки сгустились и словно пологом прикрыли наш берег. Из дворов стали потихоньку выходить жители села. Подошли к нам, окружили бойцов. Завязался неторопливый разговор. Тихий, вполголоса.
— Плоты надо вязать, — убежденно проговорил пожилой молдаванин в серой поношенной кушме. — Разберем кое-какие сараи, ворота снимем. Ворота, они лучше всего. Нам их не жалко. Кончится война — другие сколотим. А сейчас нам ворота вроде бы ни к чему: немцы да румыны все подчистую забрали, — невесело усмехнулся крестьянин.
— А поможете? — обратился к нему капитан.
Тот даже обиделся:
— Вам помогать — все равно, что себе.
Работа закипела. Примерно через час были готовы первые два плота.
— Вот наши «флагманские корабли». Для добровольцев, — пошутил полковник Григорьев.
Командир взвода пеших разведчиков лейтенант со звучной фамилией Черногор, стоявший рядом с полковником и начальником штаба, молча повернулся и пропал в темноте. Он шел к своим «орлам».
В трудный поиск вызвалось идти второе отделение старшего сержанта Александра Самодайкина, бывшего тракториста. Вскоре разведчики были на берегу.
Александр Самодайкин — высокий, сухопарый, быстрый в движениях, негромко отдавал распоряжения. Голос его звучал певуче, с легким украинским акцентом.
— Что-то холодно, как бы погреться, Саша, — обратился к нему кто-то из разведчиков.
— На том берегу и погреемся. С фрицами, — усмехнулся Самодайкин. — Не бойсь, жарко станет.
Капитан Мазур кратко сформулировал задачу отделения: разведать берег и расположение огневых точек противника на участке переправы, найти и разведать дорогу на Копанку. В три часа ночи связаться с полком по радио и донести результаты поиска. С отделением пойдут два проводника-колхозника. Они покажут дорогу на Копанку.
Легкий плеск, и плоты с разведчиками исчезли, растворившись в темноте.
Впоследствии Самодайкин рассказывал об этой переправе:
— Понесло нас словно с мотором. Подгребались, конечно, как могли. Но с Днестром сладить трудно: так и крутит, так и вертит. Плоты наши еле держат — наполовину в воде сидим, зубами клацаем. В садюгах хлюпает, шинельки набрякли — беда. И не пошевелишься: чуть повернешься — в воду сиганешь.
Вдруг толчок. Значит, в берег уткнулись. Кругом — черным-черно, лес зловеще шумит на разные голоса. Прямо скажу, было страшновато.