Я к тому времени уже приобрел кое-какие ювелирные инструменты. Стефан принес мне серебряный голландский гульден, и я сделал ему православный нательный крестик. Ему понравился. Потом взялся вылепить барельеф с иконы св. Иоанна Кронштадтского. Вроде получилось. По этой форме потом долго отливали образки из гипса и пластика. Потом нужно было монашеские пояса сделать, с пальмовыми ветками. Потом сделал барельеф самой церкви.
Однажды в монастырь приехал Роберт. Я открыл дверь. Он испуганно перекрестился и сказал:
— Все. Еще один готов. Мы готовим кадры для борьбы с коммунизмом, а они из них попов делают!
И рассказал, что в обшей сложности из бывших энтээсовцев вышло 14 священников.
Мне платили какую-то мелочь. Но весь дом жил бедно — какие доходы у Русской зарубежной церкви в Германии? Да и мне было не много нужно. Крыша над головой была, и слава богу.
Гулял по окрестным лесам, Висбаден изучал. Однажды, поздно вечером, возвращался домой. Шел по лесной дороге мимо водяной железной дороги. В полосе лунного света прямо на асфальте сидела саламандра. Черная, с ярко-оранжевыми пятнами. Спокойно, будто предупреждая весь животный мир вокруг: «Мне не страшно. Меня никто не съест. Потому что я — ядовитая». В России я этих животных никогда не видел. Зря она так беспечна: зверям и птицам саламандры ни к чему, а вот машины их давят часто.
Через четыре месяца пришла бумага из Министерства по делам беженцев. Я мог возвращаться в Эппштайн.
Спасибо отцу Марку и отцу Николаю. Первый из них потом станет епископом. Но это уже совсем другая история.
Тем временем всех азилянтов решили из дома престарелых в Эппштайне выселить. И переселили нас в городок Хоххайм, на берегу Майна. Это уже меньше напоминало идиллию — несколько бараков на окраине. Нам отвели две комнаты. Рядом за стенкой жили афганцы. Сначала я думал, что с ними возникнут проблемы — ведь афганская война была в самом разгаре… Оказалось — наоборот.
Они сразу же стали проявлять всяческое дружелюбие, а один начал вспоминать знакомые русские слова: «Калашников», «Макаров», «ППШ»…
Потом показал на соседний барак и сказал:
— Это — нет кароши люди!
Я сначала не понял, в чем дело. Оказывается, соседний барак занимали… немцы! Асоциальные элементы. Они пропили все и жили исключительно на социальное пособие. Которое тоже пропивали. Зрелище было будто из фильма ужасов. С утра один из них бежал в магазин и закупал дешевого пива. Потом они ставили столы на улице перед своим бараком и мрачно начинали пить пиво. Морды одутловатые, кожа — белесая. Пьют и молчат.
Афганцы их невзлюбили за то, что в ответ на приглашение в гости немцы ответили, что они — «грязные иностранцы» и с ними они пить-есть не будут. Вот какими агрессивными националистами бывают немецкие алкоголики!
Сам городок Хоххайм располагался выше, среди знаменитых виноградников. Здесь делают прекрасный рислинг. Но проживание в бараках, даже возле виноградников, сказкой никому не покажется.
Мы получили политическое убежище и синие «нансеновские» паспорта. Так их называли старые эмигранты — паспорт беженца учредил в свое время еще Фритьоф Нансен. В углу — две черные полосы. В графе «гражданство» — Staatenlos, бесподданный. Но он давал нам право жить и работать на территории ФРГ. Все гражданские права, кроме права избирать и быть избранным и права служить в армии. Ни то ни другое нам было ни к чему. Я уже официально устроился на работу в «Посев», мать получила место в МОПЧ — Международной организации защиты прав человека. Пора было искать квартиру.
В Германии это — проблема жестокая. В объявлениях о сдаче квартир сплошь и рядом стоит: «Keine Kinder», «Keine Auslaender», «Keine Haustiere». Никаких детей. Никаких иностранцев. Никаких домашних животных. Нужно внести вперед три квартплаты — залог. А зарплата такая, что страшно становится. Шуметь можно до десяти вечера. А в субботу-воскресенье — с трех дня. Чтобы все соседи выспаться успели. Мой знакомый меблированную комнату снимал, так ему хозяйка запрещала днем шторы полностью открывать — только до половины. Чтобы хозяйская мебель на солнце не выгорела. Раз в пять лет обязан за свой счет квартиру полностью отремонтировать.
К тому времени я уже был принят в «Систему» НТС. Так называли освобожденных работников, которые служили в различных секторах этой антисоветской организации. Зарплата — партминимум. Всем. Женатым еще 100 марок на каждого из детей добавляли. Первая моя зарплата составляла 800 марок в месяц. Попробуй на это сними квартиру!