…В борьбе за советскую лингвистику: Очерк – Антология

«Первое в моей жизни приглашение приехать читать лекции я получила из Огайо. Написал мне профессор Тварог… Тогда, в начале 60-х, ни на что, впрочем, не рассчитывая, я все же отправилась на прием к нашему директору В.И. Борковскому. Борковский выслушал, посмотрел на меня не без некоторого изумления, потом взял письмо Тварога и начертал поперек грифа Университета штат Огайо: „Под благовидным предлогом отказаться“… Институту потребовалось тридцать лет, чтобы решиться официально отправить меня за границу. Первый день августовского путча 1991 года я встретила, стоя за кафедрой в аудитории Университета города Фрибур в Швейцарии. Надо ли говорить о том, как мало меня потом интересовала и конференция, и швейцарские Альпы» [160, с. 109].

Лингвисты – 60-десятники боролись против «конца прекрасной эпохи», который начался в 1966 – вместе с судом над Синявским и Даниэлем, а в 1968 – «вторжением в Чехословакию». Р.М. Фрумкина о том же:

«В Институте русского языка тогдашний его директор, Ф.П. Филин, начал с поименного преследования „подписантов“, а кончил тем, что институт в его прежнем виде просто перестал существовать… В Институте языкознания многие отделались легким испугом – покаялись разок на партбюро, и дело было прочно забыто» [160, с. 135].

Правда «борьба» – это весьма условное понятие в среде советской научной интеллигенции 60-х годов:

«…в обоих институтах – в нашем и в Институте русского языка – намечались акции, связанные с вторжением в Чехословакию и необходимостью показать интеллигенции, кто здесь хозяин. Одновременно в полную силу заново стало обсуждаться дело Синявского и Даниэля и поведение разных лиц в этой связи. Читатель по-моложе, быть может, ожидает далее рассказа о нашем сопротивлении и протестах. Он будет не просто разочарован – скорее всего, ему будет трудно поверить в происходившее. Никаких открытых протестов внутри институтов после 25 августа 1968 года просто не было. А.А. Реформатский, вынужденный обстоятельствами выступить в связи с вторжением в Чехословакию, сумел построить свою речь вокруг цитаты из Блока „Век девятнадцатый, железный…“ и ничего не сказать по существу. И мы поставили это ему в заслугу: он сумел прикрыть нас, молодых сотрудников, которым просто посреди стихотворной строки заткнули бы рот».

Характер расправ был разным. Это зависело от тех, кто в данном учреждении держал руку на рычагах власти. Уж на что Ф.П. Филин был одиозной фигурой, но в бытность его директором Института языкознания он не совершил и десятой доли тех пакостей, с помощью которых позже он, по существу, разогнал Институт русского языка. Причины многообразны – отсутствие в нашем институте прямых соперников Ф.П. Филина, который все-таки был русистом, отношения между директором и партбюро, где были персоны и почище его и т.п.