…В борьбе за советскую лингвистику: Очерк – Антология

«С моей легкой руки все мы имели прозвища. Общее для нас было: „ушаковские мальчики“, выдуманное какими-то зоилами, но нам это нравилось, и мы с гордостью носили эту кличку. Вышло как в свое время ироническая кличка „могучая кучка“ – не в насмешку, а во спасение. А „внутри“ были свои клички и прозвища. Сам Дмитрий Николаевич назывался Шер-Метр, причем обе половины сего наименования склонялись: Шер-Метр, Шера-Метра, Шеру-Метру…, а ударение притом – конечное. О самостоятельности обеих половин этого „шеронима“ свидетельствовал тот факт, что дочь моя Мария, будучи во младенчестве, называла Д.Н. – дедушка Шер. С.И. Ожегов назывался – жидовин Ожиговнр, с эпитетом „бабьскъ ходокъ“ в свете его успехов в среде женского пола (по деловой линии Шер-Метр называл его Талейраном). Г.О. Винокур (имевший в более молодые годы сложносокращенное наименование ГригбосВин) назывался Цвяток, что шло и от его соответствующих качеств, и от реплики Достигаева в „Егоре Булычеве“ на сообщение мадам Звонцовой прослушать анекдот: „Это такой цветок!“ – „Хорош цвяток!“ У А.М. Сухотина была кличка Феодал, в силу его дворянского воспитания и особых талантов и интересов, иногда возникало и „анларжисман“ Феодал-Титькин через песенку: „Сухотин, Сухотин – пташечка…“ посредством ступени „Сухотин, Сухотин, Сухотитечькин…“, откуда: Сухотитькин и просто Титькин. Р.И. Аванесов прозывался Крупный, так как в одной ведомости на „литербеторное снабжение“ (паек по литере Б) Р.И. был поименован „крупный профессор“. А.Б. Шапиро именовался Обраменько Борищ (где намек на „Синтаксис“ педагога Абраменко, коего как автор учебника заменил А.Б.). При этом фамилия А.Б. склонялась по 1-му склонению: у Шапиры, к Шапире, с Шапирой… М.В. Сергиевский был возведен в шотландский ранг яко: мак-Сим, а я имел два наименования: бытовое – Шерелев и „парадное“ – Александр, глаголемый Сукин (по имени одного персонажа „Гистории о Великом князе Московском“ А.М. Курбского, о чем я писал „кандидатскую“ работу у Д.Н., оканчивая университет» [Язык и личность: 174 – 178].

«Символические ресурсы при этом, по российским условиям, черпаются в не до конца официализированной идеологии и вместе с тем области, в которую все так или иначе проецируется – в области гуманитарной науки» [66, с. 174].