4. Возражая Н.В. Перцову, хочу заметить, что ориентация лингвистики преимущественно на математику вряд ли плодотворна, поскольку математика вполне уникальна по способу познания, она исходно чисто теоретическая наука, а лингвистика может быть обычной экспериментальной и теоретической естественно-научной дисциплиной.
5. С другой стороны, хочется провести границу между научным и инженерным подходом. То, что связано с computer science, не наука, а инженерия, и от этого вовсе не становится хуже. В прикладной лингвистике неизбежно образуются инженерные области, тесно связанные с программированием и другими областями знания компьютерного цикла. (Это кажется гораздо более естественным, чем математизация.)
В заключение хочется сказать, что для появления новых объединяющих концепций необходимы новые задачи и новая генерация исследователей, способных преодолеть старые теоретические подходы.
Каникулы языка
(печатается с сокращениями по изданию:
Ожидание нового, обращение в поиске новых идей к западной интеллектуальной традиции является неотъемлемой чертой русской культуры, преодолеть которую в полной мере не смогли ни цензура, ни КГБ. …После падения «железного занавеса» интеллигенция привычно потянулась к западу, который должен был избавить от гнетущего чувства неуверенности в правильности интерпретаций и в используемых методах, помочь освоить самые современные направления. В западной традиции российские интеллектуалы искали выход из нелепостей когнитивного хаоса, возникшего на руинах коммунистического режима.
В первые годы перестройки российская интеллигенция имела довольно смутное представление о том, что ждало ее по ту сторону государственной границы.
«При раскрытии границ обнаружилось, что существует целый мир с его достижениями или просчетами – неважно, другие интеллектуальные традиции, в которых развитие все это время шло полным ходом. Поэтому встала задача усвоить все это многообразие и осознать, что реально происходило в гуманитарной сфере»
– так вспоминает об этом времени Ирина Прохорова, создатель и главный редактор журнала «Новое литературное обозрение».
В результате первого прорыва переводов начала 90-х годов зарубежная наука поразила многоликостью и многообразием, которое сочли залогом неисчерпаемого богатства. Поначалу не возникло особых сомнений в том, что по мере полноценного и всестороннего ознакомления с западной традицией неупорядоченная пестрота сложится в стройную картину <…>.
Российские ученые в какой-то момент оказались подавленными изобилием западных текстов на русском языке, которые властно повлияли на реалии местной интеллектуальной жизни. Многообразие новых текстов продолжает вызывать ощущение растерянности у российского читателя и по сей день, пусть и не столь сильное, как в начале 90-х годов <…>.
«СССР выключил себя из пестрого потока западной науки на несколько десятилетий, с середины 1930-х до середины 1980-х гг. Перепрыгивание через несколько ступенек вряд ли возможно. Мы единовременно получили продукт, который другие страны и научные школы вырабатывали и получали постепенно. <…> Мы одновременно читаем и воспринимаем Витгенштейна, Фуко, Умберто Эко, и все это идет в одном наборе, как будто бы это одновременные вещи»
– так характеризует эту ситуацию фольклорист, зам. директора Института высших гуманитарных исследований РГГУ СЮ. Неклюдов.