В борьбе за трон

Но как внезапно переменилась наружность этой женщины! На щеках у нее заиграл румянец, глаза горели, стан выпрямился, а голос, только что дрожавший от страха, звучал теперь таким тоном, который навсегда запечатлелся в памяти Сэррея; это было похоже на то, как если бы погребальный колокол неожиданно залился ликующим благовестом.

– Мой отец отмщен! – ликовала она, но ее тон был мрачен, резок и вместе с тем торжествен. – Пойдемте, милорд Уорвик, и расскажите о том бедному умершему; пусть он знает, что отмщен. Пусть узнают его остановившиеся стеклянные глаза, его холодные губы, окровавленная седая голова, что на небе есть Бог, который услышал мою молитву. Однако, – спохватилась вдруг молодая женщина, – кто это с вами? Вы не одни?

– Это мой друг, – ответил Уорвик, взяв за руку Сэррея. – Настоящий час должен посвятить его на дальнейшее служение добру. Его зовут Генри Говардом, графом Сэрреем.

– Добро пожаловать! – сказала Маргарита Мор и протянула гостю свою белую, худую руку. – Английский народ распевает ваши песни; пусть в них всегда прославляются только истинно благородные люди!

Сэррей пожал протянутую ему руку, безучастно и холодно лежавшую в его руке, но сделал это с невольным содроганием, потому что до сих пор всегда видел во взоре женщины только рай любви, но ни разу не встречал проклятия смертельной ненависти. Так вот кто подготовил гибель прекрасной королеве!.. Именно эта холодная, бледная женщина! Мщение было справедливо, но ужасно.

Маргарита Мор взяла свечу и пошла впереди своих гостей; все они проследовали в небольшую, обитую черным комнату, у задней стены которой помещался маленький алтарь. Над ним висело Распятие, а на нем стояло серебряное блюдо с отрубленной человеческой головой.

Маргарита преклонила колени. Эта голова, которую она, рискуя собственной жизнью, похитила ночью с позорного столба на Лондонском мосту, собственноручно набальзамировала и беспрерывно орошала слезами, была головой ее отца, головой канцлера Томаса Мора, павшей под секирой палача. Как часто молилась она перед этими мертвыми глазами, последний взгляд которых приветствовал ее с нежной любовью! Как жаждало мщения ее сердце и как ликовало оно сегодня, когда была унижена та женщина, которая с сладострастными поцелуями требовала казни ее отца!..

– Теперь я предам тебя земле, – прорыдала любящая дочь, – теперь я могу умереть, потому что сдержала свое слово. Проклятие, произнесенное злополучной Екатериной, исполнилось, и оно будет исполняться на всех, кого любит король Генрих. Да, – воскликнула она, и ее стан выпрямился, а взоры заблистали, как будто вдохновленные неземной силой. Ее черты приняли зловеще-мрачное, но в то же время просветленное выражение, – я вижу кровавую тучу вокруг трона Генриха. Бог возмездия гневно взирает с небес. В Тауэре палачи оттачивают топор, убийственный удар обрушится на голову виновных, и кровь дымится к небу. Но гнев Господень еще не утолен! Проклятие церкви шипит вокруг трона. «Убийство!» – слышится вопль в стенах Тауэра! Граф Сэррей, ваши песни становятся мрачными, и последнюю из них поет ваша отрубленная голова. Лорд Уорвик, ваши ноги утопают в крови. Где падают на эшафоте королевы; там лорды Англии также исходят кровью. Отец, отец, ты отмщен; теперь бичуют рабов, смотревших на зрелище твоей казни, веселая Англия пляшет с палачом, и пламя костров взвивается к небесам… О Боже мой… умилосердись!.. Я перестала проклинать, останови Свою карающую десницу, сжалься!

Маргарита изнемогла и словно окаменела перед страшным видением, которое представлялось в экстазе ее душе; ее колени подогнулись, и она, упав в обморок, ударилась плечом об алтарь; последний опрокинулся, и голова ее отца покатилась через нее на пол. Мужчины побледнели; когда молодая женщина назвала Уорвика по имени, он машинально схватился за шпагу. Но Сэррей слушал словно очарованный, и, хотя его члены дрожали от озноба, его душа жадно упивалась ужасной картиной.

– Лорд Уорвик, – потихоньку спросил он, когда они передали Маргариту на попечение старухи, – что думаете вы насчет этих предсказаний?

– Я истолковываю их в хорошую сторону! – серьезно ответил Уорвик. – Если мои ноги тонут в крови, значит, я должен держать в руке меч; тогда я не боюсь ничего. Что же касается вас, то берегитесь этой последней песни… Избегайте королевского двора; ваше сердце слишком пылко для капризов короля Генриха: он способен заставить поэта поплатиться за песню, которая не понравилась ему.

– Тогда я сделался бы мучеником поэзии! – с принужденным смехом воскликнул Сэррей. – Но я не могу поверить в ужасную кровавую тучу, созданную разгоряченным воображением.

Лорд Уорвик не сказал на это ничего; он и его спутник молча дошли обратно до того места, где их дороги разделились. Уорвик на прощание пожал руку Сэррея и промолвил:

– Генри Говард! Если бы пророчеству все-таки было суждено сбыться, то у вас найдется мститель, как нашелся он и у леди Маргариты.