В бурунах

— На Дон! — кричали казаки, преследуя противника.

— На Кубань!

Неотразимой лавиной, кроша лед и разбрызгивая воду, неслась многотысячная казачья конница через реку Куму. Теперь под казаками были добротные кони. В лохматых черных бурках, с развевающимися по ветру башлыками, мчались казаки вперед, рубя клинками немецких гренадеров, а наши тяжелые танки, следуя за конниками, давили немецкие блиндажи, вминали их в мерзлую землю, разворачивали в лоск вражеские окопы…

Рано утром, на берегу Кумы, генерал Селиванов пропускал несущиеся вскачь гвардейские полки. Он стоял на подножке покрытого инеем и грязью «штейера», широко расставив ноги, маленький, сухой, в расстегнутой шинели, с неизменным стэком в руках. Казаки выхватывали клинки и салютовали своему генералу, крича что-то в радостном возбуждении, а он, прикладывая к губам платок, на котором виднелись красные пятна, махал нм затянутой в перчатку рукой, и в его холодноватых, всегда таких спокойных глазах блестели слезы…

Позади, на востоке, исчезала в облаках дыма и пыли бурунная степь. Она лежала засыпанная снегом, истоптанная копытами, и над ней медленно плыли изжелта-бурые метельные тучи.

Впереди, на западе, в грохоте пушечных залпов, в грозовых раскатах бомбовых разрывов, ожидали освобождения чуть тронутые голубоватой морозной дымкой свои, родные, советские земли.