В час дня, Ваше превосходительство

Исключение допускалось только для членов комитета — Трухина, Жиленкова, Малышкина и других. Немцев не обыскивали, но об их прибытии докладывали Амелунгу, оберштурмфюрер угрюмо требовал предъявить документ, разумеется, если гость не был выше его по званию.

Сверчаков, претендовавший в «Русском комитете» на пост руководителя отдела просвещения и культуры, работал до войны в Московском передвижном театре. Но в Германии он выдавал себя за народного артиста, «ведущего мастера МХАТа». Никто в это звание не верил, но никто и не пытался опровергать его ложь, она была даже выгодна — и мы, дескать, не лыком шиты, и у нас есть «народный». «Народный» околачивался в штабе с утра до ночи — то сидел в кабинете у Жиленкова, рассказывая похабные анекдоты, до которых «главный политический советник» был большой охотник, то развлекал Трухина рассказами о московских актерах, не щадя при этом никого, даже своей бывшей жены.

В конце июня Сверчаков уехал в Кенигсберг в гости к Блюменталь-Тамарину, устроившемуся диктором радиостанции. Блюменталь-Тамарин (я видел его не раз) с гордостью показывал свою визитную карточку, на которой по-немецки и по-русски было напечатано: «Фон Блюменталь-Тамарин, народный артист русского театра, профессор». Он присвоил себе и «фон», и «народного», и «профессора». И его ложь никто не опровергал. Больше того, Жиленков в одной из своих речей заявил: «С нами вся передовая интеллигенция России. Посмотрите, кто окружает Андрея Андреевича Власова! Профессора, художники, народные артисты, в том числе такие мастера русской сцены, как Сверчаков и Блюменталь-Тамарин, гордость русского народа!»

Возвратясь из Кенигсберга, начиненный новыми анекдотами, Сверчаков рвался к Жиленкову, и вдруг на пороге штаба — обыск.

— Выверни карманы, — грубо скомандовал Хитрово.

— С ума сошли?! - рявкнул басом Сверчаков, — Вы что, не знаете, кто я? Я приглашен лично Андреем Андреевичем…

— Мне все равно. Выверни!

— Не имеете права! Я в ранге министра.

Хитрово свое:

— А мне хоть архиерей! Мне все равно. Не вывернешь — прогоню.

— Вы нахал! — позабыв про все, взвизгнул Сверчаков. — Я буду жаловаться!

Хитрово дал ему затрещину.

— Это тебе за нахала. Убирайся к черту!

Мы сидели в приемной — я, Амелунг, Штрикфельд, переводчик зондерфюрер Шаверт. В кабинете Власова находился молодой фон Клейст, сын фельдмаршала Клейста, отлично говоривший по-русски. Последние дни он тоже не вылезал из штаба.

Амелунг, как всегда, дремал в своем кресле. Услышав крик Сверчакова, Амелунг сердито спросил по-русски:

— В чем дело, господин Хитрово?

Хитрово в ответ:

— Разъясните этому дурню, что генерал Власов может приглашать к себе кого угодно, а за его безопасность перед рейхсфюрером СС отвечаем мы с вами.

Рыжие волосы Сверчакова были растрепаны, болтались вывернутые карманы.

Амелунг устроился в кресле, закрыл глаза и медленно, с расстановкой, пренебрежительно произнес:

— Спрячьте карманы, некрасиво.

Сверчаков, с которого слетела его обычная заносчивость, сконфуженно поправил карманы и, не решившись сесть, встал у двери.

В приемной было тихо, только поскрипывали сапоги Сверчакова. Я смотрел через окно на заводское здание, разрушенное накануне нашими летчиками. Оно еще дымилось.

Мы услышали, как подъехала машина. Хитрово, взглянув в окно, громко скомандовал:

— Встать! Смирно! — и бегом в кабинет Власова — предупредить.

Оттуда тотчас выскочили фон Клейст и Власов. Переводчик Шаверт встал рядом с ними.

В приемную вошел группенфюрер СС, лет сорока, с хорошей выправкой, красивым лицом в полной парадной форме.

Он артистически исполнил фашистское приветствие и по-русски сказал:

— Я к вам по личному поручению рейхсфюрера СС, господин генерал. — Подал Власову пакет. — Приказано в собственные руки, ваше превосходительство…

Власов распахнул дверь кабинета:

— Прошу!

В приемную набились все, кто оказался в штабе. Разговаривали шепотом. Сверчаков наклонился к моему уху:

— Слава богу! Кажется, Андрей Андреевич получил наконец-то приглашение. А то он просто весь извелся.

— Возможно, — уклончиво ответил я. На всякий случай добавил: — Это рано или поздно должно было произойти. Влияние и силу генерала Власова могут недооценивать только недальновидные политики, а рейхсфюрер СС, как вам известно, видит все.

Открылась дверь, и Власов, пропустив вперед группенфюрера СС, весело, каким-то не своим, звонким голосом произнес:

— Господа офицеры, я получил самое приятное известие, которого мы все давно с волнением ожидали…

Группенфюрер строго глянул на Власова: чего это он, дескать, раньше времени болтает? Власов сразу сник и уже обычным, глуховатым голосом закончил:

— Разрешите, господа, представить вам…

Старшим по званию в приемной в этот момент был я, поэтому я подошел первым. Группенфюрер подал мне красивую холеную руку и, отчетливо выговаривая каждое слово, сказал:

— Отто фон Роне…