В час дня, Ваше превосходительство

Малышкин, руководивший сборами в Прагу, разрешил поехать туда мне и Орлову. Я был доволен: мне поездка была весьма кстати, я мог получить сведения о сборище антисоветчиков, так сказать, на месте действия. Кроме этого, за два дня до отъезда я получил директиву Центра найти в Праге на улице Каменичка писчебумажный магазин, где продавцом Тибор Творжек, передать ему, что его сестра переехала на новую квартиру, и сообщить ее новый адрес. Очевидно, наш разведчик, работавший в Праге, потерял связь.

Но особенно я был рад за Орлова. Со дня гибели Киры прошло больше двух месяцев, но он очень тосковал. При власовцах, особенно при Трухине, у которого он работал помощником по организационным вопросам, Алексей Иванович держался со спокойным достоинством. Оставаясь со мной, он старался реже вспоминать Киру, но я понимал, что творилось в его душе. Я надеялся, что поездка в Прагу хоть немного отвлечет Орлова, на какое-то время он оторвется от Берлина, где судьба нанесла ему такой тяжкий удар.

Мы постарались попасть в разные вагоны, чтобы больше увидеть и услышать. Встретились в Дрездене, где вместо нескольких минут, полагающихся по расписанию, поезд стоял больше двух часов: американская авиация бомбила железнодорожную станцию Пярна, очевидно пристреливались к Дрездену. Впрочем, о расписании в Германии вспоминали кто со злой усмешкой, а кто с сожалением, — поезда, по которым когда-то сверяли часы, давно сбились с ритма.

Орлов разговаривал около вагона с Игорем Ниманом и Николаем Ковальчуком.

О Ковальчуке мне было известно почти все, он меня интересовал мало, а вот Ниманом нам следовало заняться всерьез. Надо было установить его настоящую фамилию («Ниман» был псевдоним). Он служил сначала в «Добровольце», затем в «Воле народа». Его должность официально называлась «редактор информации», но сотрудники называли его «изобретатель фактов».

Утром Ниман садился возле книжного шкафа, где хранились разрозненные тома Большой советской энциклопедии и всякие советские справочники, и начинал диктовать машинистке заметки, полученные якобы из глубины России от верных друзей А. А. Власова. Фантазия у него была неистощимая: забастовки, крушения поездов, изнасилование девушек милиционерами, побеги заключенных, взрывы электростанций, мостов, пожары элеваторов, убийства секретарей обкомов. Точными в этих «заметках из России» были только названия городов и районов. Вот почему Ниман особенно дорожил справочником «Административное деление РСФСР». В нем были наименования всех населенных пунктов. Закончив диктовать, Ниман запирал свою «кормилицу» не в обычный, а в несгораемый шкаф: «Украдут, а этой книге цены нет!»

Это он, Ниман, вместе с Блюменталь-Тамариным изобрел Евдокию Карпову, якобы растерзанную красными за любовь к великой Германии, и Адольфу Гитлеру в особенности.

Как-то пьяный Блюменталь жаловался мне:

— Это я все сочинил, господин Никандров. Я! Всю ее биографию, дневник, письма к маме… Все… Две недели потел. А Игорь Ниман мошенник. Жулик грандиоза. Он гонорар у меня увел, остался только запах. Я надеялся, кусок подкинут, а мне подбросили на пиво. В конвертике.

Я вспомнил, как в берлинском кафедральном соборе служили панихиду по новопреставленной отроковице Евдокии, мученице. Пришли на панихиду и «наши» — Власов, Трухин и Жиленков. Власов особенно истово крестился, клал поклоны…

Алексей Иванович внимательно слушал Нимана. «Молодец! — подумал я об Орлове, — не теряет времени понапрасну».

Беседа Орлова с Ниманом оказалась не бесполезной. Ниман знал весь распорядок «торжеств» в Праге, знал всех будущих членов комитета, даже тех, кто не сумел приехать в Прагу.

И еще. Ниман рассказал Орлову, что родом он из Кисловодска, перед войной жил в Смоленске, по профессии художник. Рано или поздно это могло пригодиться. Такого скопища предателей, белоэмигрантов, проходимцев и авантюристов я никогда не видел.

В парадном, белом, со множеством зеркал, в которых отражались огромные позолоченные люстры, зале пражского замка собрались люди: одни — давно выкинутые на свалку истории, другие — предназначенные попасть туда же в самое ближайшее время.

По красному ковру, устилавшему драгоценный паркет дворца, важно расхаживали генералы в серых мундирах, господа во фраках — внешне все было благопристойно, даже торжественно.

На белых позолоченных креслах бок о бок сидели бывшие помещики и бывшие профессора истории, священнослужители и журналисты, бывшие царские генералы и нынешние немецкие полковники. Сидели бывшие люди и те, кому скоро предстояло стать бывшими.

Время для открытия учредительного собрания уже наступило, а в президиуме никто не появлялся.

По залу пронесся слух: «Ждут Тиссо… Опаздывает, говорят, по дороге стреляли!»

Мы с Орловым сидели у стены в десятом ряду, нам хорошо был виден весь зал.

Неподалеку от нас расположились киевский журналист Музыченко, деятель НТС Бабанин, председатель «Белорусской рады» Островский.

«Не стая воронов слеталась…»