— Коли не врет, значит, правда, — произнес Сибиряков. — Разрешите, товарищ капитан, я его подниму. Если врет, разберутся…
Позднее я узнал, что от неминуемой гибели меня спасли бойцы 302-й стрелковой дивизии 4-го Украинского фронта, которая утром десятого мая ворвалась в Прагу.
Помню блаженные дни — я лежал в госпитале, размещенном в гостинице на Вацлавской площади. Когда стал немного приподниматься, то мог из окна видеть на здании, стоящем на другой стороне, огромный транспарант, написанный на двух языках — чешском и русском: «Да здравствует Красная Армия — освободительница чехословацкого народа!»
С площади долетали музыка, веселый говор огромной толпы, не расходившейся до ночи.
Вечером десятого мая пришел генерал-полковник Анфим Иванович Болотин. Он вошел, осторожно ступая на носки, сел в кресло, положил большую ладонь на мое колено, улыбнулся и сказал:
— Живой? Мне врачи сказали — вот, черти, выдумали! — ничего тебе не рассказывать, не волновать. А я сейчас такое тебе скажу, сразу легче станет: пока ты без сознания был, война кончилась!
И Анфим Иванович рассказал о безоговорочной капитуляции фашистской Германии.
— Все! Теперь Гитлеру и его райху окончательный капут! Тебе бы, Андрей, сейчас в Москву, на Красную площадь. Там такое творится! Я по радио слышал.
Я спросил Анфима Ивановича про Алексея Орлова. Болотин помрачнел и кратко ответил:
— Дано указание разыскать…
Анфим Иванович зашел ко мне еще раз в тот день, когда меня должны были отправить в Москву.
— Со мной гость… Только ты, пожалуйста, не волнуйся. — И Болотин крикнул: — Давай входи!
И вошел Алексей Иванович Орлов. Он бросился ко мне, но Болотин предупредил:
— Ты, Алексей, полегче!
Алеша сидел около кровати, ласково смотрел на меня и молчал.
— Ну? — спросил я, вложив в это короткое слово все, что хотелось мне и спросить и рассказать.
— Вот все и кончилось… Скоро домой…
Очень прошу вас не верить тому, будто разведчики, чекисты не способны плакать: они, дескать, особенные, железные или железобетонные.
В глазах Алексея Ивановича стояли слезы, да и мне пришлось отвернуться — чертовски не хотелось показывать Алеше своих глаз…
А через два часа меня погрузили в самолет. Орлов летел со мной.
Болотин строго сказал летчику, словно он был извозчик:
— Осторожнее! Не тряси и не болтай!..
Когда на московском аэродроме меня выносили из самолета, первой я увидел Надю. Помню ее настороженный, строгий взгляд. Понятно было ее беспокойство: одно дело сообщение о моем здоровье по телефону, другое — увидеть меня неподвижно лежащим на, носилках. Но в ответ на мою улыбку Надя расцвела:
— Андрюша! Родной!..
— Папа!
Сначала я не разобрал, кто это крикнул. Рядом с носилками шел парень в красивом мундире неизвестного мне рода войск. Фуражка лихо сдвинута налево.
— Не узнаешь? — спросила Надя. — Да это Мишка.
Это был мой пятнадцатилетний Миша, воспитанник Калининского суворовского училища, отпущенный на три дня для встречи со мной.
— А Маша? — спросил я про дочь.
— Очень хотела приехать, но у нее сегодня последний экзамен.
Я подумал: «Сколько еще новостей ждет меня. Надо заново жить. А может, не заново? Просто вернуться к нормальному ходу моей жизни? А какой жизни — учителя? чекиста?»
Во время этой радостной встречи с женой и сыном я на какое-то время позабыл об Орлове. Увидел его около санитарной машины, к которой меня поднесли. Он держал за руку высокого, худенького мальчика. Рядом стояла пожилая женщина с заплаканными глазами. Алеша подвел сына ко мне:
— Вот и мой меня встретил… Варвара Ивановна, идите сюда. Познакомьтесь — это Андрей Михайлович.
Женщина подошла ближе — я увидел глаза Киры Орловой.
«Как ты мог, Алеша?!»
Меня с предосторожностями внесли в санитарную машину. Но она не трогалась. Надя положила мне под голову ладонь и сказала Мише, устроившемуся у меня в ногах:
— Почему не едем? Тут так душно.
— Кого-то ждут.
Как раз в этот момент в машину влез Алексей Мальгин.
— Извините, что я задержал. Мне сказали, самолет прибывает в семнадцать часов, он пришел на пятнадцать минут раньше. Здравствуй, Андрюша!..
Я шутливо ответил:
— Привет, привет… Рапорта, к сожалению, отдать не могу — встать не сумею.
— Лежи, лежи. Сейчас я тебе отрапортую. Поздравляю тебя с орденом Ленина, товарищ полковник!..
Мне предстоял капитальный ремонт, поэтому прямо с аэродрома меня отвезли в госпиталь. Я не могу сказать «молодость взяла свое» — я уже был далеко не молод, в марте 1945 года мне исполнилось сорок семь лет…
В общем, как видите, я выжил.
В госпитале я узнал от Мальгина, где и как поймали Трухина, Благовещенского, Закутного, Зверева и других изменников Родины, холопски служивших вместе с Власовым Гитлеру.
Трухина поймали 7 мая в городе Пшибрахе. Он заблудился в поисках американских войск и попал в расположение нашей части. Он был трезвый и сдался без всякого сопротивления.
Благовещенский и Закутный успели пробраться к американцам. В середине июня оба были переданы советским властям.