В час по Гринвичу

В груди полыхал пожар: открой рот, и вырвется пламя. Дышать становилось все трудней. Ноги отказывались работать, руки повиноваться. И повсюду чудились звонкие, хрустальные звуки. Сколько уже раз то Илья, то Саша сползали с машин и ложились под кусты! Заглядывали под мощные корни деревьев: не здесь ли рождается звук бегущей воды, ручейка? Но все напрасно. Однажды другой, мощный, сильный, шум накатился откуда-то справа. Сердца путешественников учащенно забились. Его ни с чем не спутаешь, этот шум, этот зовущий гул моря. Значит, можно искупаться, освежиться! Бросив на трассе машины, путешественники кинулись в чащу. Но их схватили какие-то чудовищные крючья. Через минуту ноги, руки, лица стали кровоточить. Ребят словно протащили между плотными рядами колючей проволоки. Путь к океану оказался непроходимым. Истерзанные, Илья и Саша вернулись обратно на тропу. О дальнейшем пути и речи быть не могло. Молча набрали сухих листьев, веток, сучьев, сложили костер, надеясь под его защитой укрыться от насекомых. Сели вплотную к огню, почти прямо на него, но истязания не кончились: местная мошкара оказалась жаро- и дымостойкой.

Едва путешественники, уставшие до безумия, застыли в спокойной позе, как воздушная армада спикировала на них. Насекомые пронизывали насквозь плащи, будто это был не дерматин, а тончайший батист, забирались под кепи, в ботинки...

И жалили, кусали, рвали, каждое на свой лад, но с одинаковым остервенением. Если бы наших героев спросили в тот момент, что такое ад, они бы знали, что ответить. Ад был вокруг них, ад был внутри. Илья не выдержал. Илья вскочил и завопил:

- Изверги-и! Чтоб вам...

Он схватил еще охапку сучьев и поджег их. Зеленые листья, подброшенные в огонь Королевым, вызвали многометровые шлейфы дыма. Но и под черным пологом гудение крылатых бандитов все усиливалось, в нем слышался дикий хохот, безжалостный и издевательский. А к этому хохоту прибавились новые, неприятно режущие слух звуки. Они рождались тем быстрее, чем больше сгущались сумерки. Над самой головой велосипедистов пугающе ухали какие-то птицы, тоскливо выли в отдалении койоты. Резко пищали летучие мыши, сотнями слетавшиеся на огонь. Костер погас. Совсем обессиленные, друзья свалились на еще теплый пепел и замерли без движения. Их пустые, безжизненные взгляды уставились в небо. Уши не слышали больше криков, тело не ощущало боли. В таком страшном полузабытьи путешественники пролежали до рассвета.

Благословен первый луч солнца! Он рождает день! Он рождает жизнь! Лишь только краски рассвета заалели над джунглями, как исчезли серые тучи кровожадных насекомых. Утренняя свежесть бальзамом смазала раны. Путешественники зашевелились. Илья, превозмогая острую боль, перевернулся на бок и уткнулся лицом в мокрую траву. От первого соприкосновения с влагой мурашки пробежали по спине. А затем сверкнула мысль: "Роса!" Бромберг распухшим языком лизнул какую-то траву и почувствовал, как блаженство растеклось по телу. Илья, медленно перебирая израненными руками и ногами, пополз по мокрой траве. Он капля за каплей слизывал влагу с растений. Вскоре понял, что больше всего ее на листьях осоки, и теперь уже спешил туда, где торчали из земли прямые, как ножи, широкие стебли. Бромберг набрасывался на них исступленно, не ощущая боли, не обращая внимания на то, что острые листья режут губы. Вместе с росой он пил собственную кровь, глотал цветочные семена, давился обрывками травы, но все полз и полз вперед за живительной влагой. Полз до тех пор, пока не уткнулся носом во что-то мягкое, податливое. Может быть, впервые за последний час он оторвал глаза от земли и застыл пораженный. Перед ним маячила страшная маска. Нет, не маска, а распухшее лицо, напоминающее недозревшую тыкву. Кровавые подтеки, ссадины, расчесы делали его неузнаваемым. И лишь кепка, старая клетчатая кепка говорила о том, что перед Ильей - Саша. Внимательно вглядевшись в глаза друга и прочитав в них такое же удивление, какое испытал он сам, Бромберг понял, что выглядит не лучше... Илья опустил голову, провел лицом по холодной траве, как бы желая смыть с себя следы минувшей ночи, Но росы уже не было: высохла...

В путь тронулись с надеждой, что новый день не будет похожим на прошедший. Дорога стала тверже, и это улучшало настроение. Бромберг даже попробовал пошутить. Сквозь израненные губы он процедил:

- Что? С такими круглыми физиономиями нас даже лучше встретят. Округлость - спутник достатка. А у кого достаток, тому почет.

- Достаток с синяками? - криво усмехнулся Саша. - Это что-то новое...

На этом разговор оборвался.