В час ворон

— Нет, глупая. Синюю каплю дождя. Но не болтай, а то она взбесится. Лорелей всегда бесится. — Гэбби нервно поправляет салфетки на столе. Двигает и крутит мисочку с орехами и поднос с мятными леденцами, все так же поглядывая на дверь.

Живот скручивает от тревоги. Именно об этом говорила Адэйр. «Язык загадок приведет к прозрению», — напоминаю я себе.

— Можно мне посмотреть? — Я расплываюсь в охочей улыбке и подстраиваюсь под таинственность Гэбби, медленно поднимаясь со стула. — Можно посмотреть на каплю дождя?

Гэбби отступает осмотрительно и неуверенно. Она в задумчивости постукивает кончиками пальцев по нижней губе.

— Я не расскажу. — Я выпрямляюсь и поднимаю руку в герлскаутском приветствии.

Уголки ее рта чуть поднимаются. Такому обещанию она готова поверить.

— Да, да, тебе можно.

Она вприпрыжку бросается к столу в углу и берет с него розовую шкатулку в цветочек. Когда крышка открывается, наружу выскакивает крошечная пластиковая балерина. У меня в детстве была похожая шкатулка для драгоценностей.

Ее пальцы пробегают по безделушкам и прочим сокровищам, которые она там хранит, пока…

— Вот! — Она поднимает что-то и протягивает мне. Я раскрываю ладонь. Маленькое синее стекло падает в руку, будто тяжеленный камень.

Это пробка из кобальтового стекла.

Именно та, что подходит к бутылочке от духов, в которой хранится мое масло пожирателя грехов возле бабулиного ящичка с рецептами.

Свист в груди приглушает слух. Земля качается под ногами. Мысли запинаются друг о друга, пытаясь сложить два и два. По позвоночнику поднимается холодок. Мне кажется жизненно необходимым распутать эту загадку с оленем.

— А где, ты говоришь, вы встретили оленя?

— Возле леса. — Она протягивает руку за пробкой, но, вместо того чтобы вернуть ее, я отодвигаюсь. Это приглушает радость, озаряющую ее лицо.

— У оленя был карман? — Мои слова становятся жестче.

— М-м-м, угу, — бормочет и нетерпеливо кивает она, но затем замечает мою настороженность. — Но не волнуйся об олене. — Она неправильно понимает мое беспокойство. — Он просто спит.

— Спит? — Я подхожу ближе. Она отступает, врезаясь в люльку.

— Да. — Она испуганно поворачивается и пробегает пальцами по белому кружеву, выложенному по краю. Затем она с любовью заглядывает в люльку. — Спит, как ангел, — тихонько шепчет она, легким толчком раскачивая люльку. Она начинает мурлыкать ритмичную мелодию. — Прыг, прыг. Скок, скок, — поет она. — Вышел олень, и никто не помог. — Она качает головой в сторону другой люльки. — Из кармана у него выпала синяя капля дождя. — Она игриво перебирает пальцами, опуская руку. — Она прошептала рецепт, чтобы снова увидеть. Спит! — Гэбби оборачивается ко мне, и глаза у нее горят радостью: — Долгий сон навсегда. Как у Стоуна. Как у Эллиса.

Меня накрывает волной тревоги.

— Как у моих деток!

Я медленно перевожу взгляд на люльки. На пышном кружеве одной из них — едва заметный отпечаток грязной ладони. До меня доходят ее слова.

Я заглядываю через край, моля боженьку Иисуса, чтобы внутри лежали две красивые куклы.

Но воплощаются не мои мольбы, а страхи.

В каждой из люлек лежит по грязному комку пеленок. Те же скудные одеялки, в которые бабуля обернула тех близнецов годы назад. Истрепанные и в коричневых пятнах гнили. Я отшатываюсь, почти спотыкаясь о тахту.

Худое лицо Гэбби растягивается в зловещей улыбке. Она склоняет голову набок, практически любуясь страхом на моем лице. Она подходит к люльке и нежно проводит рукой по омерзительным пеленкам.

— Они очаровательны, правда? — Она испускает блаженный материнский вздох. — Родные бесятся, когда я сбегаю из дома, но ты же не расскажешь, так ведь? Это будет наш маленький секрет. — Затем она выпрямляется и поворачивается ко мне: — Ты даже не спросила, что олень собирался приготовить. — Она кажется возмущенной, и моему мозгу требуется минутка, чтобы со скрипом догнать ее мысль.

— Рецепт, чтобы увидеть? — Я цепляюсь за слова ее стишка.

— Да! — Она подскакивает ко мне, прежде чем я успеваю отодвинуться. — Рецепт, чтобы увидеть! — Она оказывается прямо у моего лица, затем хватает меня за руки, и мы начинаем кружиться. — Рецепт, чтобы увидеть. Рецепт, чтобы увидеть! — поет она. — Дьявольское отродье. Дьявольское отродье, рецепт, чтобы увидеть!

Мы танцуем по кругу.

Меня накрывает волной тошноты. Мысли крутятся вокруг спящего оленя. Мертвый олень с карманом. Карманом, в котором лежала синяя пробка, подходящая к бутылочке от духов, которая хранилась в моей семье поколениями. Понятия не имею, как давно пробка пропала, за всю свою жизнь я видела только ту неподходящую, которой мы пользуемся сейчас. Глубоко внутри я знаю, что она говорит, но голова не хочет думать о том, кто этот мертвый олень.

Что, если Адэйр нашла пробку в фермерском домике среди вещей матери?

Гэбби резко останавливается, и по ее лицу пробегает тень сомнения:

— Ты не расскажешь ведь?

И, прежде чем я могу поклясться молчать, ее лицо чернеет от злости. На долю секунды ее глаза превращаются в темные шары, которые тут же пропадают. Так быстро, что, может, мне и показалось.