В четыре утра

- Но мы-то при чем? Мы служим верой и правдой... с усердием. Остались верны родному флоту, офицерской присяге. Мы все не можем отвечать за Ястребова.

Владимир Генрихович вздохнул.

- Так-то оно так... Но понимают ли они это? Способны ли по достоинству оценить наш, я бы сказал, подвиг? Работать в таких условиях, в какие мы поставлены, в атмосфере подозрительности, без уважения со стороны нижних чинов, при полнейшем упадке дисциплины...

Он безнадежно махнул рукой.

- А эти комиссары, которые ходят за нами тенью, суют нос в каждую бумажку, будто действительно что-то понимают! . .

- У меня комиссар вполне приличный человек, - осторожно сказал Аненков.

Владимир Генрихович откинулся в кресле, иронически улыбнулся.

- Ваш "приличный человек", Андрей Платонович, по-моему роет вам глубокую яму.

- Как так? - вскинулся Аненков. - Чем я ему не угодил?

- Не сошлись во взглядах, Андрей Платонович. Впрочем, это моя предположительная догадка.

- Но в чем же не сошлись?

Венкстрем продолжал загадочно улыбаться.

- По-видимому, началось с этого молокососа Ведерникова. ..

- Ведерников фантазер! - воскликнул Аненков. - Его атаковала подводная лодка. Англичане, несомненно, воспользовались картами Моисеева и пролезли сквозь минное поле.

Замком кивнул.

- Это самое вероятное. Но ваш комиссар Янис - так, кажется, его фамилия? - делает карьеру и поэтому схватился за версию Ведерникова. Теперь комиссары утверждают, будто "Олег" тоже был торпедирован. А вам готовы вменить в вину вашу добросовестность и поставить под сомнение вашу лояльность к Советской власти.

Аненков побледнел.

- Не может быть! . . Не может быть! . . - повторил он упавшим голосом. - Ведь аварийная комиссия, обследовавшая "Олег", точно установила причину взрыва. "Олег" в предрассветном тумане коснулся мины. В конце концов, я не обязан заниматься этим вопросом, спорить с комиссией.

- Но мы с вами из "бывших", нас подозревают в любых смертных грехах.

Аненков всплеснул руками.

Замком успокоительно положил руку на его колено, слегка надавил.

- Май дарлинг, не принимайте близко к сердцу. Все образуется. Будем осторожны.

- Я и так весьма осторожен.

- Будем еще осторожнее. Знаете, как поступают умные люди? Предположим, вы получили приказ: немедленно сниматься с якоря и идти навстречу противнику, дабы сразиться с ним. Но вы ясно отдаете себе отчет, что ваш кораблик течет как решето и от пальбы собственной артиллерии может прийти в аварийное состояние. Считается, что ваши машины выжимают ход в двадцать семь узлов, а на деле это всего двадцать, потому что машины не ремонтированы бог весть сколько времени и топлива в обрез. Что в таком случае делать?

Аненков удивленно взглянул на собеседника.

- Как что делать? Приказ есть приказ! Замком тонко улыбнулся.

- Разумеется. Но приказ могут исказить. На вашем месте Я бы непременно запросил уточнения. Пока будут уточнять, кому-нибудь несомненно придет в голову здравая мысль, что посылать вас на вашем самотопе бессмысленно. Англичане вас мигом раздолбают и аккуратненько пустят ко дну. Может быть еще один вариант. Вы получите подтверждение, что приказ надо выполнить, но англичане народ невежливый, не стали вас дожидаться и ушли. Выходите в море, прогуливаетесь сколько положено и, возвратившись, докладываете, что противника не обнаружили. И волки сыты, и овцы целы. И поверьте мне, от того, что вы не погубили ваш корабль, ничего плохого не произошло, и честь русского офицера от этого не пострадает. Все равно, главная наша сила не корабли, а форты.

- Да, да, вы правы, вы абсолютно правы! С этой публикой иначе нельзя!

Ночь с 17 на 18 августа 1919 года выдалась облачная и прохладная. С вечера дул надоедливый северный ветер, волоча по небу рваные клочки туч. Кругом тьма, не такая густая, как зимой, но уже осенняя. Если взглянуть на запад, над заливом темно; на восток, там где Питер, тоже. В городе нет топлива, электричество не горит. Под вечер Кронштадт словно вымирает, заперты подъезды и ворота домов, окна не светятся. Разве что между небрежно задернутыми занавесками где-нибудь прорвется лучик, но только там, где учреждение и работают по ночам. После наступления комендантского часа на улицах одни патрули: черные бушлаты, черные бескозырки и черные клеши, хлопающие, как паруса, при каждом шаге. Погашены даже маяки, ведь враг так близко, в нескольких километрах Финляндия, еще ближе южный берег. На южном берегу дивизии генерала Юденича. Сейчас их отогнали от залива и от Питера, но кольцо вражеской блокады все еще не прорвано.

Одна гавань в Кронштадте - военный порт - сохраняет в себе жилой дух. Где-то льется за борт вода, шипит пар, ухает в корабельном чреве донка или жужжит динамо. Вахтенные меряют шагами палубы, и шаги ночью гулкие, слышные. И еще... Со времен Петра Первого, основателя Российского флота и этой морской крепости, нерушим флотский обычай. В положенное время бьют склянки: мелодичный перезвон несется над черной водой.

Отбивают часы на каждом корабле, и корабли словно перекликаются: где ты, приятель?