В чистом поле: очерки, рассказы, стихи

Вернувшись в Тюмень с папочкой стихов и прозы москвичей, с набросками бесед в блокноте, добрал материала у тюменских авторов. Виталий Клепиков заготовил «убойный» фельетон «Сибирятина» – на книгу одного из приезжающих. Фельетон я тотчас поставил в номер. Но в свет «пилюля», как именовал её сам автор, не вышла. «Немедленно сними! – сказал мне Лагунов, когда я показал ему оттиск полосы с фельетоном. – Этот товарищ по фамилии В. Поволяев едет к нам корреспондентом от «Литературной газеты». Убери и никому не показывай!» Но «шила в мешке» утаить сложно! Поволяев, приехав, постепенно «дознался». Да и я не стал юлить. Сказал ему, как было. И мы весело «обмыли» это дело на заключительном банкете в ресторане гостиницы «Турист».

А тогда набор «пилюли», к неудовольствию линотипистов да и к моему, редакторскому, тоже, пришлось рассыпать, заменить нейтральным рассказом о каких-то «меньших братьях».

Опять праздник. И опять его начало в Тобольском кремле. И еще в подгорной части города – при большом скоплении народа открытие памятника создателю «Конька-горбунка» Петру Павловичу Ершову: автор бронзового бюста тюменский скульптор В. Белов.

(Тут надо, как отступление от размеренного слога, хоть кратко дать несколько подробностей об авторе «Конька-горбунка». Читатель помнит, что – при царях – окончил он жизненный путь больным и практически нищим человеком. В СССР Ершов был возвышен и прославлен. «Коммуняки» издавали «конька» огромными тиражами и в 1972 году поставили в Тобольске бронзовый бюст поэта, в открытии которого и я участвовал в массе народа. При демократах же Тобольск как-то уж очень легко позволил мародерам уворовать бюст с постамента, сдать его в «лом» цветного металла. На демократические, полагаю, нужды был искрошен и гранитный постамент… Вот такая мерзость произошла в «духовной столице Сибири» – при победившей демократии).

Возвращаюсь к основному тексту. Далее – те же маршруты с отчасти обновленным контингентом – из одиннадцати союзных, восьми автономных республик и пяти братских стран социалистического лагеря. Не обновился только крепко уже спаянный и сплоченный маршрут «южный», куда и в этот раз меня пытались включить составители списков. На повышенных тонах, при самом Ляшкевиче, стал отбояриваться я от такой «чести»: «Третий год на юга?! Тогда пусть меня затвердят, что я тоже родился в бедной еврейской семье, как все мои друзья-южане! Я их уважаю, но… запишите в другое направление! Или я вообще никуда не поеду!» – «Дмитрий Ефимович, а мне нравится этот молодой человек! громко сказала московская поэтесса Лариса Васильева из распахнутых дверей автобуса, куда садился маршрут «рыба», чтоб ехать на аэродром. – Коля, держись меня, полетишь с нами!»

Ляшкевич кивнул: ладно!

Четвертый и пятый год громыхания литературных Дней помнятся калейдоскопом северных встреч по маршруту «газ». А это люди газодобывающих Надыма, Уренгоя, Тазовского, Тарко-Сале и затерянного в тундре Самбурга. Еще помнятся эти места тучами мошки, морошковыми болотами под Уренгоем. Ну и тундровым погостом под Самбургом – с ящиками усопших аборигенов, расставленных за околицей поселка и «оснащенных» всем необходимым ненцу на том свете – сетями, посудой, нартами и длинными тынзянами для погони стремительных загробных олешек…

Вот, кажется и все, включая сюда публичные чтения стихов.

Правда, потом, в финале, в тюменской филармонии, особо и памятно «прогремела» обличительная речь поэта Михаила Дудина. «Ездил» он в команде главного лауреатского маршрута «нефть», то есть по Приобью и его прославленным городам – Сургуту, Мегиону, Нижневартовску, Нефтеюганску. На любой пристани, именитых гостей встречали хлебом и солью на расшитых полотенцах. Заведовал этими «хлебами», как всегда, Сережа Шумский, то есть после приветственных речей, подхватив хлеба, относил в каюту, где держалось дополнительное спиртное – на случай поправки здоровья после вечернего банкета. Дополнительным – Шумский заведовал тоже, по совместительству. Спиртное не прокисало, а вот копившиеся приветственные караваи черствели стремительно. И «заведующий» в паре с одним из тюменских корреспондентов прямо на виду чувствительного гостевого народа стал кормить этими лауреатскими хлебами речных чаек-халеев. Поступок был, конечно, невежественный, хоть в целом и вынужденный, но… но…

Поэт Дудин, фронтовик и защитник блокадного Ленинграда, усмотрел в забортном кормлении птиц хлебом неслыханное кощунство и надругательство над святым русским национальным продуктом! И произнес с трибуны тюменской филармонии, вспомнив и голодную ленинградскую блокаду, обличительную речь в адрес кощунников, правда, не назвав их имен-фамилий. Обруганные поэтом-лауреатом кощунники, долго хранили в тайне, что речь шла о них. Через много лет – со смешками, с улыбками признались… Улыбки, правда, вышли кривоватыми.