В чужих не стрелять

— Замечательная мысль, ведь о Николае Николаевиче пишут, насколько я знаю, очень мало… Если не сказать, вообще не пишут. Не считая, конечно, известного вам несчастья. Для какого же органа, если не секрет?

Коршакеев поднял ладонь:

— Подчеркиваю еще раз, я любитель, а не профессионал. Любитель, который никогда не загадывает, для кого он будет писать тот или иной материал. Да и вообще, не знаю, получится ли у меня что-то.

— Противник достойный, подумал Пластов, кажется, ему самому ничего из этого типа выцарапать не удастся. Встал:

— Петр Константинович, вы не против, если я пойду послушаю часть первого акта? Лиза подтвердит, это мое любимое место.

— И, вернувшись, расскажете, как пел Шершневский.

— Обязательно, вы же не заставляйте скучать Лизу.

Пройдя в зрительный зал, Пластов легко нашел свободное кресло. Вглядываясь в эскапады «Веселой вдовы», подумал: Лиза осталась с журналистом наедине. Опасно… Коршакеев может узнать многое, ни о чем не спрашивая. Но пренебречь «ходом» он не мог, это единственная возможность хоть что-то выяснить о Коршакееве. Немаловажно хотя бы то, что он его увидел и теперь представляет примерно, что это за человек. Лишь бы Лиза вела себя правильно и не наговорила лишнего. С трудом дождавшись конца первого акта, вернулся в ресторан; пробираясь среди оживившихся в антракте столиков, еще издали увидел Коршакеева и Лизу. Они о чем-то тихо беседовали. Неужели все в порядке? Вот Коршакеев спросил что-то, Лиза кивнула, журналист как-то по-особому интимно налил вино. Впрочем, идиллией это казалось только издали. Стоило подойти, как Лиза незаметно сделала жест бровями: больше не могу. Коршакеев улыбнулся:

— Как Легар?

— Прекрасен сам по себе, и прекрасно пел Шершневский. Что у вас?

Лиза изобразила улыбку:

— Алексис, все в порядке.

— Я рад.

— Петр Константинович прекрасный собеседник. — Повернулась: — Так ведь, Петр Константинович? Но, правда, мне надо домой. Алексис, надеюсь, ты меня отвезешь?

— Можешь не сомневаться.

Коршакеев отвел глаза, тронул губы салфеткой:

— Вот видите, я навел на вашу кузину скуку.

Нахмурилась:

— Просто мне в самом деле нужно домой, я ведь объяснила, в эти дни я должна чаще бывать с родителями.

Коршакеев встал:

— Не смею задерживать, Елизавета Николаевна. Поверьте, я действительно был счастлив провести с вами вечер. Я провожу вас?

— Не беспокойтесь, меня проводит Алексис.

Поклонился:

— Всего доброго. Надеюсь, мы с вами увидимся?

— Я тоже надеюсь.

19

На улице, когда они сели в пролетку и лошадь тронулась. Пластов спросил:

— Ну как?

Делая вид, что еле сдерживает гнев, Лиза закрыла глаза, сказала комическим шепотом:

— Кошмар… Не знаю, как я все это вытерпела… — Что-нибудь случилось?

— Ничего, если не считать, что, как только вы ушли, этот тип начал ко мне приставать.

— Приставать? И больше ничего?

Отодвинулась в притворном ужасе:

— А вам мало?

— Нет, но я думал…

— Вы думали…

Оба рассмеялись, она фыркнула:

— Вы думали, он будет задавать вопросы? Никаких вопросов, ничего — только трагический шепот: «Вы знаете, Лизочка, когда я вас впервые увидел… это счастье, что мы остались одни, я должен воспользоваться… хочу надеяться на взаимность… надеюсь, мы друг друга поймем, мы современные люди…» Подобную чушь этот кретин нес все время, даже когда появились вы. Идиот.

Нет, подумал Пластов, Коршакеев далеко не идиот, скорее всего он сразу понял, в чем дело, и выбрал единственно правильную роль, изобразил безудержное ухаживание. Ухаживать никто не запрещает, с ухажера взятки гладки. Вот только удалось ли узнать что-то самой Лизе?

— Неужели не задавал никаких вопросов?

— Никаких, клянусь.

— А вы? Узнали что-нибудь?

— Я старалась, как могла. Честное слово.

— Ничего не вышло?

— Знаете, я делала все, даже пошла на авансы… Сначала пыталась выведать, с какой редакцией он связан, исподволь, потом спрашивала чуть ли не впрямую. Все зря.

— Все-таки что же он? Хоть что-нибудь говорил?

— Ничего. Бубнил свою лесть, снова начинал липнуть. Сначала просто переводил разговор, один раз сказал: если хотите, я напечатаю о вас очерк в журнале «Красивая женщина». Увы. Я ведь говорила — я ужасно тупая.

— Лиза, надеюсь, с ролью вы справились прекрасно, дело совсем не в этом.

— В чем же?

— Разве вы не поняли? Это опасный противник.

— Да, это я поняла. То, что мы ничего не узнали, — плохо?

— Плохо, но будем надеяться, что обойдем их в чем-то другом.

Повернулась, посмотрела в глаза:

— Арсений Дмитриевич, обойдите! Вы знаете, я почему-то верю, вы обойдете! А?

Проводив Лизу, Пластов, прежде чем сесть в ту же пролетку, помедлил; обернувшись к ее дому, увидел: в окне появился силуэт и поднялась рука. Что ж, и на этом спасибо. Чуть погодя, уже в пути, усмехнулся: он сам себе создает иллюзию. Впрочем, может быть, эта иллюзия ему и нужна?

Сойдя на Моховой и отпустив извозчика, не спеша пошел к подъезду; вдруг услышал шепот:

— Арсений Дмитриевич… Арсений Дмитриевич, осторожней… Тсс… Тише!

Повернулся — Хржанович; смотрит, высунувшись из арки. Вот махнул рукой: сюда!

— Что случилось, Вадим?

Хржанович втащил его в подворотню, зашептал: