В чужой коже (СИ)

Потом он звал меня, я помогал вытереться, подавал халат, протягивал руку, и мы шли ужинать. Точнее, ужинал только он, так как я просто не мог есть одновременно с ним. Еда, действительно, поначалу несколько шокировала. Он потреблял какую-то бурую, остро пахнущую массу, говорил, что это – водоросли, особым образом обработанные. Ну, на чуку не походило ни в малейшей степени, но запах не был противным, а вот щупальца осьминога, кальмара и мидии мне никогда не нравились. Редкостная дрянь, на мой взгляд.

Я не ел, просто пил чай и смотрел, как исчезает с тарелки гадость, прописанная бедному Пал Михалычу врачами.

Насытившись, мужчина спрашивал, как прошел мой день. В первые дни я отвечал неохотно, формально, чувствовал себя уязвимым и зависимым, как никогда. Но потом, видя неподдельный, спокойный интерес, столь редкий в собеседнике, начал рассказывать подробно.

Сам не заметил, как с течением дней совершенно расслабился, улыбался его шуткам, даже стал ждать прихода в квартиру, ибо сокурсники меня начисто игнорировали.

После того, как надо мной нависло обвинение в неблагонадежности, число тех, кто решался не просто переброситься парой фраз, а, скажем, посидеть в кафе, резко снизилось.

Потом слухи о том, что к теракту причастна моя родня, просочились в массы, и меня практически перестали замечать. Никто, конечно, не пытался меня задирать – раз я все еще на свободе, значит - не виновен, но общаться перестали. Близких друзей и не было, а то, что Танька больше не садилась рядом, а Вован не зазывал «на пивко», я решил, что переживу. Отношения выяснять даже и не пытался. Смешно оправдываться за то, к чему не имеешь и малейшего касательства. Если эти… бараны не понимают простых вещей… ну их на фиг! Если боятся каким-то образом запятнать свою идеальную репутацию… тем более!

Но обидно, конечно, было, не скрою.

Попечитель заметил мое подавленное настроение и даже прогулялся вместе со мною в парке «для поднятия настроения». Настроение действительно несколько улучшилось. По крайней мере, хоть этот мужик чувствует ко мне симпатию.

***

Постепенно я начал воспринимать Пал Михалыча не как навязанного государством попечителя, от которого завишу, а, скорее, как старшего товарища.

Мужчина был совершенно одинок, семьи не наблюдалось, как и друзей, с коллегами он предпочитал поддерживать исключительно деловые отношения, а потому все его свободное время и внимание доставалось мне. Даже иногда проскальзывала мыслишка, что если бы не отталкивающий внешний вид…

Мне нравился этот зрелый, умный мужчина. Нравилась его манера неторопливо и внимательно меня расспрашивать, не для проформы, а потому что интересно. Иногда я задавался вопросом: чем же его заинтересовал обычный в общем-то юноша, ничем не блистающий? Пришел к выводу, что все дело в одиночестве.

Самого же Пал Михалыча ординарным назвать было нельзя: всесторонне развитый, эрудированный, остроумный, язвительный. Его даже сравнить было нельзя с моими сверстниками, с их грубыми, пошлыми шутками и ограниченностью.

Мне было по душе проводить с ним вечера, хотя уже через несколько недель я ощутил некоторые… неудобства. В связи со всеобщим игнором, «физиологических» номеров в моем телефоне не осталось.

Раньше проблем с «потрахаться» не было. Звонишь какой-нибудь не замутненной излишком скромности сокурснице, ведешь в «капе», или клубешник, а вечером у тебя есть секс. С парнями я связываться не любил: были неприятные инциденты. Проще девочку выгулять.

А теперь вот: ни девочек, ни мальчиков… хоть к проституткам иди! Но на них нужны деньги. Раньше я брался за подработки и лавэ водились, теперь все пришлось бросить. Ведь я же «домохозяйка»! Раздражает, но когда припекает и я начинаю злиться и жалеть «несчастную жертву системы», напоминаю себе, что все могло быть гораздо хуже. Гораздо. Потому, вздыхаю и принимаюсь за «ручную работу».

***

Сегодня Пал Михалыч пришел позже обычного.

Пальцы на ногах выглядят хуже. Они… посинели? Запах вот уже несколько дней, как усилился. Я старался не обращать внимание: мало ли что, но, кажется, дело плохо.

Растерянно застыл с носками в руках. Потер ступню, помассировал пальцы… желтоватый ноготь задрался вверх и беззвучно отколупнулся. Я испытал нечто вроде шока: мужчина даже не дернулся, продолжил совершенно спокойно сидеть, смотреть на стену, о чем-то размышлять. В каком-то ступоре я нажал на следующий ноготь. Потом еще. Они отслаивались один за другим.

Поднял голову, посмотрел на попечителя… что-то было неладно. Черты его лица начали сминаться, как лист бумаги, поехали в сторону. Жидкая шевелюра оказалась на щеке, рот раскрылся и переполз на место носа, затем кожа начала рваться, из-под нее полезли отростки, беспокойно зашевелился живот… одежда трещала…

Тело на пуфике, бывшее некогда Пал Михалычем, зашевелилось, я с приглушенным криком вскочил на ноги, рванув в сторону ванной.

Оглянувшись у самой двери, увидел, что плоть уже слезла с головы, обнажив НЕЧТО.

Всхлипнув, я влетел в помещение, хлопнул дверью и опустился на кафельный пол. К горлу подкатила паника.