В чужом обличье

― Да так, — повёл он рукой, — трудился на деда.

Катрина понимающе закивала, расплываясь в улыбке, и Реймонд невольно улыбнулся в ответ.

― Так что, когда свадьба? — чуть понизив голос, спросила Катрина.

― Какая свадьба?

― Твоего деда и этой, южанки-магички, — Катрина ещё понизила голос, словно они были заговорщиками.

― С чего ты взяла, что будет свадьба?

― Да все об этом говорят! Уважаемый магистр бросил всё, отказал мастеру Светле в чувствах и помчался выручать возлюбленную в соседнюю долину! — радостно затараторила Катрина. — Там он спас её прямо из когтей грых-шатуна, с которых сочилась и капала кровь жертв!

― Сочилась, — повторил Реймонд, оглядываясь.

Он подавил желание подойти к ближайшему дому и со всего размаху удариться головой о каменную стену. Какая ещё любовь и свадьба?! Какие ещё окровавленные когти? Как остановить эти безумные слухи? С чего вообще их напридумывали? Ведь ему просто нужны были деньги! И сокровища деда!

― Да, ведь грых-шатун там разорвал сотню ни в чем не повинных рудокопов и до седых волос и трясучки перепугал колдуна Макранишей! — глаза Катрины увлажнились и заблестели. — Но твой дедушка, уважаемый магистр Агостон, настиг его и обрушил на него камень и огонь, сжёг, расплавил и похоронил под целой горой! После чего вынес на руках спасенную им… эту, как её…

― Мастера Августину Веласкес-и-Мараньяу, — деревянным голосом подсказал Реймонд.

― Точно! Они поцеловались и вернулись в Нуандиш, где решили жить вместе! И твой дедушка был так добр, что согласился принять её сына! — тут Катрин остановилась и нахмурилась. — Так это что, он будет твоим папой?

Реймонд аж вспыхнул и чуть не заорал. Нет, Катрина ему нравилась, безумно: облик, фигура, речь, улыбка и зубы, но эти слова! Мало того, что он не знал своего отца (дед отказывался говорить на эту тему), так ещё и маму помнил крайне смутно (что всегда его огорчало). И заявлять ему прямо в лицо, что восьмилетний сын доньи Августины станет его новым отцом!

Видимо, что-то такое отразилось на его лице, так как Катрина отступила на шаг, затем ещё.

― Извини, Реймонд, я сказала не подумавши, — она прижала руки к груди, и в голосе её звучало искреннее раскаяние. — Я забыла, я…

Реймонд не стал дослушивать, развернулся и пошел, чеканя шаг по камням, словно стараясь раздавить булыжники и плиты. Ярость полыхала в нем, перемежаемая мыслями о том, что от женщин одни лишь проблемы. Что от этой доньи Августины, что от Маэры, что от Катрины и всех остальных сплетниц! Чистые горские нравы, как же! Взломать защиты, забрать сокровища и бежать отсюда прочь! Жалко, конечно, будет покидать Нуандиш, но правда — убийце деда он отомстил, денег домне Киэре на безбедную жизнь отдаст, а ломать голову над загадками прошлого деда можно где угодно.

― Реймонд! — донёсся возглас Катрины, но он не стал оборачиваться.

* * *

― Дружище, ты выглядишь так, словно сам сражался с грых-шатуном! — первым делом заявил ему Лукас.

Реймонд смерил его мрачным взглядом, и Лукас в ответ придвинул ему кружку, до краев наполненную пивом.

― Глядя на тебя, — сообщил Реймонд, сделав хороший глоток, — можно подумать, что городская стража только и делает, что пьёт.

― Ты прямо как мой сержант, — хохотнул Лукас, подкручивая и пощипывая кончик уса. — Только кричать надо громче и грозно вращать глазами!

Они расхохотались, и Реймонд ощутил, как ему становится легче. Желание наорать на друга и сообщить ему, что он и правда сам сражался с грых-шатуном, исчезло.

― Так, стало быть… — заговорил Лукас.

― Ни слова о деде, — отрезал Реймонд. — Я устал слышать этот бред объевшейся грибов козы!

― Жаль, — огорчился Лукас, приник к кружке, затем утёр пену с усов.

― Чего жаль?

― Что слухи — неправда. Гульнули бы на свадьбе! Уж твоему деду король бы не запретил праздновать!

― Можно подумать, кому-то когда-то запрещали!

― Э-э-э, — с оттенком превосходства в голосе отозвался Лукас. — Вы там в своей башне совсем зазвездились! В смысле, всё на звезды смотрите, а не на землю!

― Ты мне, случайно, зубы не забалтываешь, чтобы не сообщать, что амулеты ты не купил, а деньги пропали? — насторожился и нахмурился Реймонд.

― Обижаешь! — воскликнул ничуть не обиженный Лукас.

Он отцепил с пояса и придвинул к Реймонду по столу холщовый мешочек. Тот зацепился за не очень хорошо обструганную поверхность, затрещал и едва не порвался. Реймонд нахмурился. Конечно, не ему было привередничать, в свою бытность студентом он и сам выбирал самые дешевые заведения, но такое было уже как-то немного чересчур.

― Не знал, что в «Стремительном потоке» так плохо с мебелью, — проворчал он, забирая мешочек.

Заглядывать не стал: внутри и так нащупывались четыре предмета.

― Не с мебелью тут плохо, а с посетителями, — проворчал Лукас. — Так и норовят своими дурными головами хорошую мебель попортить!

Реймонд оценил взглядом толщину столешницы и уважительно покачал головой. Пробить такое головой? Наверное, поэтому и появляются потом обидные шуточки, что у горцев вместо головы литые камни.