В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина

— Значит, не только я. Маша должна была утром его принести. Я ждал ее, покупатель ждал, деньги приготовил, все на мази, а ее нет и нет. Мне только к вечеру Ирина рассказала о случившемся, ее в морг возили на опознание. Она же и об аресте твоем сообщила.

— Красиво травишь. А ты знаешь, сколько стоит саквояж? Миллион триста с небольшим. Наш процент составлял семьсот тысяч. Я хотел завязать.

— Сейчас уже другие деньги. Если есть кубышка, давай пока не поздно. Вот-вот реформа грянет, у меня сведения верные. Менять будут десять к одному и за каждую копейку отчет потребуют. Пропадут все твои многолетние сбережения, ты же десятой части не тратил.

— Все верно, Ваня. Деньги я Маруське отдавал, а она оставляла только на жизнь, остальное в золото обращала. Война стояла на пороге, кому нужны бумажки? Гитлер свои привезет. Маруська не верила в нашу победу.

— Значит, золота у тебя больше, чем в банке? Покупатели никуда не делись. Пройдет реформа, можно будет наладить поток.

— Я подумаю. А в качестве аванса выдай мне сегодняшними тысяч сто.

— Смеешься?

— Улыбаюсь. Я за нас двоих сидел. Твои пятнадцать процентов, умноженные на семь лет лагеря, на полмиллиона потянут.

— Тише, тише, Петя, достану я тебе деньги.

На привокзальной площади их ждал длинный черный лимузин.

— Кучеряво живешь, брательник.

— Добро бы своя была. Министерская.

Они сели в машину и поехали на дачу.

Дом в Малаховке выглядел дворцом.

— Тоже казенный?

— Свой. Участок дали от министерства. Строились сами.

— На пятнадцать процентов такой не построишь.

Иван принес из машины продукты, передал ключи.

— Такая погода, а Ирина в Москве сидеть будет? — спросил Петр.

— Она не любит дачу.

— Тебе на руку, есть где оттянуться.

— Ладно, мне на работу возвращаться надо. Отдыхай, затопи баньку. Поживешь пока, там видно будет.

Иван уехал. Петр перекусил, распил чекушку и решил пройтись по поселку. В силу привычки он не мог находиться в незнакомом месте, только знание местности давало уверенность, что можно уйти от преследования. Перед тем как лечь на дно, он изучал окрестности, чердаки, проходные дворы. В Малаховке ему бывать не приходилось.

Он вышел из калитки и направился туда, откуда слышались гудки паровозов. Выйдя к железнодорожной насыпи, Петр не мог сообразить, с какой стороны станция, и наугад повернул вправо. Торопиться-то некуда, чудный воздух, птички поют — свобода, можно вздохнуть полной грудью.

До платформы Кострулев дошел быстро, прочитал — «Красково». Обратно решил идти переулками, поселки вытянулись вдоль железной дороги в одну цепочку. Возле высокого забора стояло несколько машин и небольшая толпа любопытствующих. Кострулев присоединился.

— Что случилось-то?

Старушка глянула на высокого улыбчивого молодого человека, он ей понравился. Петя всем нравился, вор обязан быть обаятельным, иначе не вызовешь доверия, а это уже профнепригодность, меняй ремесло.

— Тут прокурора зарезали, его родного брата и еще двух военных. Все утро стреляли, а приехали вот только сейчас.

Из калитки вышел коренастый подполковник, за ним свита. Петр не успел отвернуться.

— Кострулев?

Подполковник остановился, глянул на своего «крестника» и подошел ближе.

— Он самый, гражданин майор.

— Подполковник.

— Давно на свободе?

— Поезд час назад прибыл. Билет сохранился. Так что резню на этой даче не я устраивал.

— Верю, Кострулев. Тот, кто ее устроил, уже у нас.

— Лихо работаете.

— А тебя всегда заносит туда, где неприятностями пахнет?

— Черт его знает. Ноги сами принесли.

— Советую уносить тебе их подальше от Москвы. Теперь все сводки проверять буду. Один вскрытый сейф — и тебе крышка, сгною в зоне.

— Спасибо на добром слове, гражданин начальник.

— Мир тесен, свидимся.

Встреча с Рубеко оставила неприятный осадок на душе. Плохое начало. Продолжение было не лучше, на даче его поджидала Ирина. Она сидела в кресле с пистолетом в руках.

— У мужа сперла? Существует такая наука — баллистика. По пуле определят, из какого ствола выпущена, шпалер-то зарегистрирован, Ивану по штату положен.

— Вот его и посадят.

Ирина никогда не считалась красавицей, а за семь лет подурнела еще больше: отекшие глаза, двойной подбородок, слоновые ноги, землистый цвет лица.

— Что тебе от меня нужно?

— Я пришла сказать, чтобы ты на Маруськино золото не рассчитывал.

— Золото мое, а не Маруськино. Если она хранила его у тебя, то лишь от страха. За сохранность получишь десять процентов. Странно, что ты его не просадила. И как я догадываюсь, Ванька не в курсе.

— Машка умела молчать. Даже в постели.

— В постели?

— А ты ее святошей считал? Может, вор ты и авторитетный, но по жизни чистый лох.

— Зачем тебе столько золота?

— У меня дочь есть.

— Вы бездетные.

— Лёлька моя дочь. Я ее воспитывала, пока ты по малинам шлялся и на нарах маялся.

— Хочешь всего меня лишить? Загнанный в угол зверь очень опасен.

— Я тебя предупредила, Петр. Сунешься в мою семью, пристрелю, и мне ничего не сделают. Самозащита. Сваливай из Москвы. Сейфов везде хватает, не пропадешь.

— Разберусь. Хочешь войны, ты ее получишь.

— Посмотрим, чья возьмет.