В дальних водах и странах. т. 2

Храм Оджи-Инари расположен в полугорье на одной из площадок, образуемой уступом вышесказанного кряжа, коего склон, обращенный к северо-востоку, покрыт густыми зарослями кедров, кипарисов и иных хвойных и лиственных пород вперемешку с непроходимыми чащами всякого кустарника и бамбука, достигающего гигантских размеров. Самый храм сокрыт от взоров за зеленою массой кудрявых и переплетшихся между собою ветвей, так что глядя вверх от подошвы кряжа, вы видите только гранитную лестницу, верхние ступени которой теряются где-то в зелени. Тут повторяется почти тот же эффект, что и в лестнице нагасакского Сува и, как видно, это не простая случайность, а нарочный расчет с целью произвести на вас впечатление несколько таинственною неизвестностью. Бока этой лестницы украшены двумя рядами каменных изваяний кицне. Все эти лисицы представлены одинаково, в сидячем положении, с прямо поставленною мордочкой и вертикально поднятым вверх хвостом, Прежде всего, на путь ко святилищу указует, конечно, священное тори, за которым тотчас же направо открывается маленький бассейн, куда звонко падает тонкою струйкой вода, вытекающая из скважины большой гранитной глыбы. Говорят, что этот подземный ключ бьет с перемежающеюся силой; иногда струя его очень изобильна, иногда же едва сочится, но никогда не иссякает окончательно. Воде его токийские обыватели приписывают целебные свойства; я же могу сказать только, что она обладает хорошим пресным вкусом, холодна и на вид кристально прозрачна. Пройдя под священным тори, мы поднялись по гранитным ступеням наверх, и только тут открылся вдруг перед нами затейливо узорчатый резной фронтон храма Инари, в наружной окраске коего преобладал густо-малиновый цвет. На все его завитушки, позолоту и краски время давно уже успело наложить свой несколько блеклый и тусклый колорит, но это придало ему такой почтенный и поэтический характер, что у нас невольно вырвалось восклицание восторга от неожиданности такого зрелища; оно открылось перед нами вдруг и все сразу словно волшебная декорация. Некоторые кустарники и фруктовые деревца стояли еще без листьев, но уже усеянные мелкими и тесно насаженными одна к другой чашечками распускавшихся цветов, одни белыми, другие желтоватыми, третьи розовыми. Темная лоснящаяся листва лавром осеняла сверху эти низенькие корявые деревца, точь-в-точь такие, какими видите вы их на японских картинках. Дежурный бонза сидел на наружной галерее храма перед низеньким столиком, на котором были разложены рисовальные кисти и ящик с жидкими красками в маленьких фарфоровых чашечках. Он старательно, с сосредоточенным вниманием разрисовывал одну из виньеток небольшого молитвенника, сброшюрованного как обыкновенные наши книжки. Мы тихо подошли посмотреть на его работу, чему он нимало не воспрепятствовал, и остались приятно удивлены его замечательным искусством. И действительно, тут было чем полюбоваться. Это была тончайшая миниатюра, блистающая разнообразием ярких и нежных красок в сочетании с золотом; человеческие фигуры, птички, цветы и весь орнамент в виде самых затейливых завитков и арабесок, — все это было в своем роде верх совершенства и, что всего изумительнее, в общей концепции своей, в характере рисунка и в самой манере письма чрезвычайно напоминала работы средневековых миниатюристов на латинских и немецких молитвенниках. Бонза-художник охотно показал нам несколько вполне уже оконченных виньеток, заголовков, начальных букв и заставок, одна другой лучше, одна другой разнообразнее, и объяснил, что этот стиль называется у них киотским и что лучшие образцы его находятся во дворцах и храмах Киото.

С нами за переводчика был на этот раз Коля, русский мальчик-сирота, лет тринадцати, призреваемый в нашей духовной миссии. Он прекрасно владеет разговорным японским языком и даже одевается по-японски. Когда мы предложили ему спросить дежурного бонзу, нельзя ли нам заказать комическое представление, Коля даже смутился.

— Полноте, господа, какие здесь представления! Это ведь храм ихний…

— А ты все-таки спроси его, — предложил кто-то из наших.

— Нет, уж воля ваша, боюсь даже и спрашивать… Как это можно — представления!..

Ему растолковали, что наверное есть представления, и именно комические, смешные; мы-де точно знаем, потому что об этом пишет в одной книге бывший здешний швейцарский посланник, — не врет же он!

— Ну, уж не знаю, право, — замялся, пожимая плечами, Коля. — Пожалуй, я спрошу, только… не обиделся бы бонза-то.

И мальчик со всею японскою деликатностью, даже не без робости, обратился к бонзе с данным вопросом.

Тот отвел глаза от своего рисования, и с недоумением, как бы не понимая, о чем ему говорят, переспросил переводчика.

Коля повторил ему обстоятельнее нашу просьбу, прибавив, что за представление мы заплатим, сколько потребуется.