В дебрях Африки

Вся фаланга стояла смирно, упершись копьями в землю, пока барабаны не подали знака. Тогда раздался звучный и низкий голос Катто, запевшего торжественную и дикую песню; дойдя до известного повышения тона, он поднял копье, и в ту же секунду целый лес копий поднялся над толпою; мощный хор подхватил песню и вся фаланга медленно стала подвигаться вперед. Я сидел на своем складном стуле в расстоянии 50 м от переднего ряда танцующих, но почувствовал, как вокруг меня земля задрожала, словно от землетрясения. Глядя на ноги воинов, я заметил, что они не просто переступают, а каждый раз сильно топают ногой, подвигаясь притом сразу никак не больше десятка сантиметров, так что в их поступательном движении было что-то медленное, но неотразимое. Голоса усиливались и ослабевали, подымаясь и опускаясь, как волны, и в то же время подымались и опускались копья, одновременно сверкнув в воздухе своими полированными железными наконечниками и так же единодушно падая обратно на землю при мерном и согласном бое барабанов. Все это производилось с такою поразительной точностью и силой, что от дружного топота семидесяти тонн живого мяса сухая и плотная почва глубоко содрогалась. Тысяча голов то поднималась, испуская энергичный вопль, то опускалась вместе со стихавшею мелодией песни. Когда они, подняв голову кверху, с вдохновенными лицами давали волю своим голосам, в этих звуках слышалась такая буря страстей, такая неутолимая ярость, жажда кровопролитных битв, что и души присутствующих наполнялись теми же воинственными чувствами: глаза сверкали зловещим огнем, руки сжимались в кулаки и угрожающим движением поднимались вверх. Когда же звуки стихали, превращаясь в жалобное журчанье, и головы опускались на грудь, мне чудились все бедствия войны, все горе и тревоги, слезы вдов, стоны сирот, разрушенные жилища, опустошенные страны. И опять эта надвигавшаяся масса людей разом поднимала головы, копья сверкали, звенели, перья задорно развевались, песня снова звучала торжеством и угрозой, голоса сливались в бурный клик, и война опять вступала в свои права, пробуждая в людских сердцах лишь инстинкты борьбы и жажду победы.

Сплошная толпа поющих воинов вплотную подступила к моему стулу, и передний ряд разом опустил передо мною копья, одновременно сверкнувшие в воздухе своими гладкими железками; трижды повторили они этот салют, затем все ряды обернулись и побежали, держа копья вверх и потрясая ими; древки дрожали, и воздух был потрясен боевыми возгласами. Быстрота движений все увеличивалась, вместо четырехугольника воины образовали три концентрических круга; трижды обежав кругом, принц Катто встал среди площадки, и вскоре ряды воинов, постепенно образуя вокруг него бегущую спираль, сомкнулись в плотный круг и снова встали квадратом. Затем они разделились пополам и устремились в противоположные стороны. Не переставая петь, они пошли навстречу друг другу, поменялись местами, потом опять быстро кружились с угрожающими жестами, так что у меня в глазах запестрело от постоянно меняющихся форм. Вдруг, совершенно неожиданно, они разошлись по своим шалашам и преспокойно стали шутить и смеяться с товарищами, не подозревая, какие мысли и чувства они расшевелили в нас своим пением и пляской. Бесспорно, это было одно из лучших, наиболее возбуждающих зрелищ из всех виденных мною в Африке.

30 мая. После трехчасового перехода пришли к холму Нзера-Кум в Ундуссуме.

В округе Мазамбони мы прошли прямо на место своего прежнего лагеря на Чонго, как мои занзибарцы прозвали холм Нзера-Кум, и тут только догадались, что в деле угона скота вахумскими пастухами не одни пастухи были замешаны, но также и сам Мазамбони; явными тому доказательствами могли служить многочисленные следы недавнего прогона стада. Вскоре мы увидели и самые стада, преспокойно пасущиеся на тучных пастбищах нашего друга, и занзибарцы подняли радостный крик, прося позволения присвоить этот скот себе. Наступило глубокое молчание, после которого я спросил Мазамбони, по какой причине могло случиться, что стада Музири пасутся на его лугах?

Но на это Мазамбони отвечал невозмутимо, что скот этот принадлежит племени вахума, которое убежало из его владений в прошедшем декабре, в ту пору, как мы с ним воевали; а теперь, во избежание таких же опасностей в Узири, они опять пришли на прежнее место и у него, Мазамбони, духу нахватает их прогнать. Нечего делать, пришлось удовольствоваться этим объяснением, и, не тронув ни одной коровы, мы пошли далее.

31 мая. Отряд дневал. Мазамбони подарил нам трех быков и доставил в лагерь двухдневный запас муки на всех людей и еще множество бананов и бататов.

Из соседних округов перебывало у нас с визитом много вождей, и каждый принес подарки: коз, кур и муки. Селения Урумангуа, Буэсса и Гунда тоже заключили с нами дружественные союзы. Это те самые необыкновенно цветущие и богатые деревни, которые в прошлом году так поражали нас своим благосостоянием.