В дебрях Африки

Так как на утренней перекличке пятерых не досчитались, то следовало бы предупредить всех, что выступление назначено в полдень. Пропавшие возвратились в 10 часов утра. Такая неисправимая привычка отлучаться без спроса приводила меня в отчаяние, и я их хорошо обругал. Собственно говоря, мне пора было бы привыкнуть к этому, потому что занзибарцы, несмотря на мои внушения, продолжали вести себя с полнейшею беззаботностью; с их стороны это была не храбрость и не отсутствие опыта, но решительно неспособность помнить, что опасность угрожает каждую минуту, и забвение того, что уже происходило в этом смысле.

У зверей бывает инстинкт, постоянно заставляющий их быть настороже; но эти люди не одарены, по-видимому, ни инстинктом, ни разумом, ни понятием, ни памятью. Это существа вполне безмозглые. Как ни убеждаешь их опасаться многочисленных врагов, притаившихся всюду, как ни грозишь им, ничто не помогает; нет возможности им втолковать, что надо быть осторожнее, помнить о деревянных острых кольях, натыканных по дорогам, о людоедах, прячущихся за широколиственным бананом, о хитром дикаре, притаившемся под древесными корнями или за поваленным стволом, о капканах, утыканных острыми рогатками и прикрытых свежими листьями. Никогда никакой опасности они не предвидят. Внезапно осыпанные стрелами, они постыдно бегут, лезут прятаться куда ни попало, испуская жалобные вопли; если бы туземцы вздумали их преследовать, занзибарцы со страху едва ли могли бы оказать какое-нибудь сопротивление. Стоит только дикарю выкинуть какую-нибудь отважную штуку, и они в ужасе отступают. На походе они норовят своротить с тропинки в чащу, чтобы арьергард не подгонял их; но тотчас возвращаются и с криками бегут к нам, если завидят дикаря с копьем. В одиночку или вдвоем они охотно отправляются мародерствовать по деревням, но при встрече с хозяином хижины они скорее побросают ружья, чем вздумают пустить их в дело. Любо взглянуть, с какой гордой осанкой они рыщут по банановым плантациям, но едва заслышат свист летящей стрелы, как у них душа уходит в пятки и они разом покоряются судьбе.

По дороге они любят отставать, иногда на 5 км растягивая колонну, а встретив туземца, только и способны ощущать страх, без всякой мысли о самозащите. Из числа 370 человек, находившихся в ту пору в нашем лагере, смело можно сказать, что в глазах двухсот пятидесяти ружья им представлялись чем-то вроде дубинки, тяжелой и неудобной, которая только на то и годилась, чтобы выменять на нее несколько початков кукурузы, а еще охотнее они променяли бы свои карабины на легкие трости, если бы только смели это сделать.

Накануне несколько старшин, подстрекаемых своими приятелями-занзибарцами, пришли ко мне целой гурьбой просить, чтобы я дозволил им одним ходить за провиантом, без этих офицеров, которые, по их словам, ужасно им надоедали, постоянно приставая со своей командой: "В ногу! В ногу!"

"Правда, — отвечал я, — это дело нелегкое. Что же, посмотрим, как вы управитесь сами. Плантация отсюда в расстоянии одной четверти часа, ступайте, но через час приходите все назад".

Не успели они выйти из лагеря, как уже позабыли все свои обещания и разбрелись как попало. Будь это стадо баранов без сторожевой собаки или выводок поросят, то и они не больше сбились бы с пути, чем эти люди. Только через 14 часов мои 200 фуражиров вернулись домой, пятерых недоставало: забрели, сами не зная куда, и вернулись лишь на другой день.

Но это было только вначале! Далее последовали несравненно худшие дни, после которых, благодаря пережитым страданиям и самым жестоким урокам судьбы, из этих людей образовались настоящие римляне.

Удостоверившись в том, что в Ависиббе не осталось больше ни одного из моих лентяев, мы поплыли вверх по Арувими со скоростью 1 1/2 узла в час и в 2 часа 45 минут, выбрав благоприятное местечко, остановились для ночлега. Но тщетно мы дожидались Джефсона и его людей: несколько раз стреляли из ружей, сам я снова садился в лодку и плавал взад и вперед по реке, осматривая берега в зрительную трубу. Все было понапрасну, никаких следов привала, ни малейшей струйки дыма, который подобно туману расстилается по лесу в тихую погоду, ни выстрела, ни звука трубы, ни человеческого голоса. Я подумал, что, вероятно, караван нашел торную дорогу и прошел дальше, к водопадам.

16-го мы опять поплыли против течения; миновали селения Мабенгу и пришли к глубокому, но узкому притоку, впадающему с юга в Невву, как здесь называют Арувими. Через час мы достигли порогов Мабенгу. Против места нашей стоянки, на противоположном берегу, виднелось огромное поселение Итири. Вельбот возвращался к притоку и там искал следы наших людей, но, ничего не найдя, пришел обратно; тогда я послал его еще раз назад, почти до Ависиббы; он вернулся только в полночь без всяких известий об отсутствующих.