В дебрях Атласа

— Хасси и Афза ждут.

— В этот ливень? Под открытым небом?

— Ты сомневаешься?

— Немного.

— Стало быть, ты не знаешь арабов.

— Пока сужу по их пилкам. Оказывается, они берут прекрасно… Вот ножные кандалы распилены.

— Принимайся за ручные.

— Чтоб их черт побрал! Жарко, граф. Я точно в огненной печи.

— На воздухе освежишься.

Разговаривая, заключенные не переставали трудиться, отчаянно проводя крошечными пилками по кольцам цепей.

Буря между тем все усиливалась. Отрывистые удары, подобные пушечным выстрелам, следовали один за другим вперемежку с грозными раскатами. Ветер со зловещим воем врывался через решетку и завывал в цинковых крышах бледа.

Работа продолжалась больше часа. Наконец граф вскочил с нар, торжествующе заявляя:

— Свободен!

— Минуты через две, надеюсь, и я кончу, — сказал тосканец.

— Хочешь, я помогу тебе?

— Займись решеткой, граф. Ты силен, точно Аттила, бич Божий, как именовали мои наставники…

В эту минуту сквозь громовые удары и шум дождя они услыхали звук рожка.

— Черт… — начал было тосканец, бледнея.

— Отбой! — сказал граф. — Теперь?.. Благо бы еще в восемь часов…

— Что это может значить, граф?

— Не знаю, — отвечал мадьяр, очевидно сильно встревоженный.

— Это, должно быть, сзывают спаги, чтобы отправить нас в Алжир.

— В такую погоду? Нет, это невозможно.

— Однако, вероятно, случилось что-нибудь необыкновенное. Не пожар ли?

— В этот дождь?

— Ну, чтоб передохли все камбалы Средиземного моря и все неудачники-адвокаты вместе с ними! Так зачем же трубят в рожок?

Мадьяр вместо ответа спросил:

— Ты говоришь, тебе осталось совсем немного?

— Восемь-десять раз провести пилкой.

— Налегай вовсю. Я примусь за решетку. Пусть себе трубят, а мы станем готовиться к уходу. Рибо сказал, что Хасси и Афза будут ждать сегодня ночью недалеко от бледа, и что бы ни случилось, мы доберемся до них. Если мы упустим этот случай, другого такого не будет, и мы отправимся почивать под несчастную насыпь в Алжире. За дело, друг.

Он обошел нары и приблизился к окну. У него появилась мысль, что Штейнер недостаточно погнул толстые железные прутья.

Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что бедный венгр напряг все свои могучие мускулы, желая открыть ему путь к свободе.

— Бедняга! — проговорил мадьяр. — Хоть раз в своей отверженной жизни поступил честно. Да будет пухом тебе песок бледа.

Как мы уже говорили, и магнат обладал геркулесовой силой, так что до известной степени мог потягаться в этом отношении с палачом бледа.

Он схватил первый прут и яростно потряс его. Уже расшатанный, прут сильно погнулся и выскочил из рамы. Второй, третий, четвертый выпали точно так же вместе с поперечным переплетом.

— Готово! — сказал в эту минуту тосканец.

— И у меня! — ответил гигант.

— Ты лев или сам Геркулес.

— Геркулесом был Штейнер.

Адвокат вскочил с нар и стал рядом с графом, вынимавшим две полосы из решетки, чтобы пустить их в ход в случае надобности.

— Хорошая получилась дверь!.. Теперь только жалюзи…

— Справлюсь и с ними… Если ты мне поможешь.

— Подумаешь, какого носорога или слона нашел, — сказал тосканец с грустной улыбкой. — Блед сожрал мои мускулы, да еще эта проклятая лихорадка. А когда-то, еще на борту отцовского брига, я такого тумака задал какому-то нахалу-матросу, что он три недели пролежал в госпитале.

— Пусти в ход и ноги.

— А часовые?

— А гром-то! Они, наверное, оглушены. Помогай, друг.

Деревянные жалюзи не могли долго сопротивляться. Они быстро уступили усилиям ног и рук и выпали наружу. Дорога перед узниками была свободна.

— Лезть? — спросил тосканец, жадно глотая сырой воздух, струившийся в душную каморку.

— Подожди немного: в подобных делах слишком спешить не следует. Недолго ружью выстрелить.

— Разве здесь есть часовые?

— Кто их знает? У меня глаза не кошачьи.

Граф взял один из железных прутьев, а тосканцу показал знаком на другой. Конечно, прутья не могли служить защитой против ружей, но при стычке один на один все же могли оказать услугу.

Граф в десятый раз выглянул из окна.

Гроза продолжала бушевать. Ослепительная молния освещала равнину. Ветер по-прежнему завывал, и дождь лил потоками.

— Видишь кого-нибудь, граф? — спросил тосканец.

— Нет…

— Стало быть, трубили…

— Чтоб часовые оставили свои посты. Ты ведь помнишь, как несколько недель тому назад убило молнией сразу четверых.

— Да, помню.

— Должно быть, вахмистр велел спаги уйти в палатки.

— Благословенный ураган!

— Ты готов?

— Да, граф.

— Взял прут?

— Держу в руке.

— Прыгай.

Мадьяр был уже на земле. Тосканец последовал за ним. Теперь они застыли, ожидая, чтобы молния осветила равнину.

Кое-кто из часовых мог стоять, прислонившись к стенам, и выстрелить им вдогонку, потому что в дисциплинарных ротах надзирающие имеют формальное приказание не щадить беглецов.

Наконец сильная молния, сопровождавшаяся оглушительным раскатом грома, осветила равнину к югу от бледа.

— Я видел махари! — с волнением проговорил граф. — При них человек.

— Ты уверен?

— Да, кажется.

— А Афза?

— Она будет ждать меня в дуаре.

Мадьяр не знал, что в эту минуту Звезда Атласа ужинала с вахмистром, потому что всегда осторожный Рибо, конечно, не сообщил им этого.