В действующей армии

И в конце концов торг заключается.

Эти сценки происходят уже на станциях Маньчжурии.

А ранее по Сибири на станциях к приходу воинского поезда высыпают крестьяне из соседних сёл и деревень из переселенцев.

Они расспрашивают, кто откуда, ищут земляков.

Иногда происходят умилительные встречи между бывшими соседями и даже родственниками.

На пассажирских поездах, которые обгоняют воинские, едут офицеры, расспрашивающие солдат о том, какого они полка, дивизии, корпуса.

Нередки случаи, когда запасные солдаты, призванные вновь на службу, узнают в офицерах своих бывших начальников.

Широкая улыбка расплывается по добродушному солдатскому лицу.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие.

– Узнал?

– Как не узнать… Узнал, ваше высокоблагородие…

– Значит, опять послужим…

– Рад стараться, ваше высокоблагородие…

– Фельдфебелем в моей роте был, когда я был капитаном… – говорит тоже с радостным выражением лица солидный полковник.

Видимо оба довольны встречей.

Пассажиры экспресса и почтовых поездов; офицеры, да и служащие на станциях, а в городах публика, пришедшая встретить воинский поезд, дают солдатикам деньги, табак, папиросы, чай, сахар…

Солдатики принимают не без оговорки:

– Помилуйте, зачем беспокоитесь, мы и так всем довольны…

И видимо, что это так в действительности.

Ни следа утомления и, само собой разумеется, ни следа робости.

Любо-дорого глядеть на солдатиков в дороге.

Едут на войну с песней, смехом и весёлой прибауткой.

Так и хочется крикнуть им первые слова их же песни:

«Солдатушки, браво, ребятушки!»

* * *

Яркое жгучее солнце с безоблачного иссиня-голубого неба немилосердно своими палящими лучами обливает землю.

Трудно дышать в раскалённом воздухе.

Кругом поля скошенного гаоляна, вдали, совсем вдали горы, порой возвышающиеся прямо отвесными скалами.

Нельзя себе даже представить, что можно взобраться человеку на такую гору, а между тем наши солдатики ещё так недавно взбирались на них.

Палаток нет, виднеется только одна зелёного цвета под цвет травы.

Ружья сложены пирамидами, солдаты расположились на земле кучками.

Затишье.

Неприятель сравнительно далеко, из части посланы разъезды для разведки о его позициях.

Пока эти разъезды не возвращались.

Солдатики отдыхают.

Шинели и амуниция сброшены, иные сняли и пояса, но жара даёт себя знать: пот льётся градом с загорелых лиц, смочил усы, бороды, рубахи прилипли к телу и, как говорится, «хоть выжми».

Это не мешает, однако, в некоторых группах «чаёвничать», т. е. пить из жестяных кружек чай, заваренный обыкновенно в большом жестяном, а иногда и медном походном чайнике, закусывая чёрным, а порой и пшеничным хлебом.

Иные лежат на земле и смотрят в высь, в небо, следя за летающими птицами неизвестного в России оперения и неизвестного названия.

– Глянь, большая, да красноглазая, не ворона, кажись, а смахивает…

На полях то и дело мелькают человеческие фигуры.

– Гляди, гляди, кажись, он…

Под «он» подразумевается японец…

– Дурья голова, «он», откуда ему взяться, наш это, видишь, наш вытянулся… Ведь от начальства был приказ на сторожевых постах лежать, а он, на поди, во весь рост… Достанется малому…

– Тоже и лежать сласть-то небольшая… – слышится молодой голос.

– Приказано, так и лежи, умри, да лежи… – степенно говорит, видимо, бывалый солдатик уже в летах. – «Он» вот всё лежит, от земли-то и не видать его…

– Махонький, потому и не видать…

– Поскорей бы на него… Нанизал бы на штык штук пять, ровно чернослив…

– И впрямь чернослив, черномазый… – слышится добродушный смех, совсем не гармонирующий с выраженным желанием нанизать врага на штык…

– А это не «он», братцы? – указывают даже приподнявшиеся с земли солдаты на несколько фигурок, появившихся на горизонте.

– Китайцы, с косами… Впервой я их всё издали за девок принимал, прости Господи, – замечает всё тот же бывалый солдатик.

– А есть и стриженые…

– Попы это ихние, бонзы…

– Намедни есаул сказывал, есть и японцы…

– А кто их разберёт…

– Разобрать бы надоть, а японца и приколоть… – говорит молодой солдатик.

– Начальство разбирает, надо только предоставить…

– Эх, кабы попался мне… Душеньку бы я отвёл…

Вот в одной группе солдат читает письмо с родины, пришедшее по «летучке», т. е. по летучей полевой почте, состоящей из казаков.

Собрались всё земляки.

Письмо пришло одному, но радость общая.

В нём нет ничего, кроме мелочей крестьянского обихода, да поклонов от многочисленных родственников и соседей, – этими поклонами заняты три четверти письма – но в них-то вся и суть.

Имя соседа или родственника вызывает воспоминания не только того, кому адресовано письмо, но и всех земляков.

«А дядя Парфён шлёт тебе нижайший поклон», – читает солдат.

– Дядя Парфён!.. – слышится радостное восклицание.

– Жив старый!

– Ногу ему надысь телегой пришибло…

И восстают перед солдатиками картины их родины.

За кучкой, окружившей чтеца и счастливца, получившего весточку с родины, сидят и прислушиваются несколько солдатиков с грустными лицами.

Им ничего не говорят доносящиеся до их слуха имена.

Они из других мест.

И никто из них не получил письма.

С завистью смотрят они на переживающих родные воспоминания.

Но вот наступает время обеда.