В день плюща

Он умер. Мертвый он лежит,
некоронованный король.
Рыдай над ним, родной Эрин[15]

,он пал, сраженный клеветой.

Его травила свора псов,

вскормленных от его щедрот.
Ликует трус и лицемер,
гремит победу жалкий сброд.

Ты слезы льешь, родной Эрин,

и в хижинах, и во дворцах;
свои надежды схоронил
ты, схоронив великий прах.

Он возвеличил бы тебя,

взрастил героев и певцов;
он взвил бы средь чужих знамен
зеленый стяг твоих отцов.

К свободе рвался он душой,

и миг желанный близок был,
когда великого вождя
удар предательский сразил.

Будь проклят, кто его убил

и тот, кто, в верности клянясь,
отдал его на суд попам,
елейной шайке черных ряс.

И те, кто грязью забросал

его, лишь стон последний стих;
позор пожрет их имена
и память самое о них.

Ты бережно хранишь, Эрин,

героев славные сердца.
Он пал, как падает боец,
он был отважен до конца.

Не беспокоит сон его

ни шум борьбы, ни славы зов;
он спит в могильной тишине,
лежит, сокрытый от врагов.

Победа — их, он — пал в бою;

но знай, Эрин, могучий дух,
как Феникс, вспрянет из огня,
когда Заря забрезжит вдруг.

Родной Эрин свободу пьет,

и в кубке Радости хмельном
лишь капля горечи одна —
что Парнелл спит могильным сном.

Мистер Хайнс снова присел на стол. Он кончил читать, наступило молчание, потом раздались аплодисменты; хлопал даже мистер Лайонс. Аплодисменты продолжались некоторое время. Когда они утихли, слушатели молча отхлебнули из своих бутылок.

Пок! Пробка выскочила из бутылки мистера Хайнса, но мистер Хайнс, без шляпы, раскрасневшийся, остался сидеть на столе. Он словно ничего не слышал.

— Молодец, Джо! — сказал мистер О'Коннор и вынул из кармана бумагу и кисет, чтобы скрыть свое волнение.

— Ну, как ваше мнение, Крофтон? — вскричал мистер Хенчи. — Ведь замечательно? А?

Мистер Крофтон сказал, что стихи замечательные.