В девяти милях от жилища дьявола

Вере нестерпимо хотелось человеческих голосов. Она коченелыми, непослушными пальцами стала включать радио по всей квартире. Музыка? Ведущие? Новости? Нет, шипение и треск. Боль из призрачной конечности накатывала волнами и эхом пульсировала в затылке. Веру, несмотря на холод, бросило в пот. Она стиснула зубы от особенно мучительного приступа да так и застыла — посреди квартиры, замурованная в стене белого шума. Невидимые тиски раздавливали и дробили невидимые кости, Вера схватила затянутую в черную кожу руку другой, здоровой, и впилась ногтями — зверски, до онемения, чтобы заглушить призрачную резь. Но нейрональные всплески глохли на пути, и до разума доходили лишь робкие отголоски. Вера не выдержала и заплакала — от боли, страха, от обиды, что Герман не рядом. Не обнимет, не погладит ее по голове — ибо квартира пуста и дом пуст, призрачно, мертвенно-пуст, огромный для Северо-Стрелецка 22-этажный дом с сердцем из никелированной лифтовой шахты.

* * *

Вера кругами ходила по комнате и баюкала несуществующую руку. Взгляд то и дело цеплялся за "Рубайи". Что-то неправильное, нездоровое проступало в этом мертвенно-белом прямоугольнике. Казалось, грязноватые участки обложки складываются в черты лица — глаза, нос, рот, — на которое туго, до невозможности вдохнуть, натянули простыню.

Веру передернуло. Она мысленно шагнула к окну и вышвырнула неприятную книгу прочь — в темную воду у подъезда, — но в реальности так и не шевельнулась. Ей вспомнился сон, где строчки наползали друг на друга. Что, если ключом служило не одно слово, а все четверостишье? Что, если так? Выбросить зачеркнутые буквы — и сообщение сравняется по длине со стихотворением, как в методе Виженера и Бофора. У Веры заколотилось сердце, она неохотно переписала новый ключ в одну строку и подобрала первую букву по квадрату Виженера: I. Затем А. С. Р. Нет! Пусто.

Вера глубоко вздохнула и перепроверила символы. I. A. M! Идиотка! Перепутала столбцы в таблице. Вера сглотнула и — ей хотелось чего-то значительного, победного — назло боли щелкнула пальцами правой руки. Вышло неуклюже и слабо.

Прошло двадцать минут: в голове грохотал пульс, строчки сливались. Вера часто путалась, возвращалась назад и выверяла — пока не находила ошибку, а буквы, будто дрожжи, не разрастались в слова:

iprovokedwithdocsihidedampulew

hitetherethisbookwasonmydaughterbo

dyifiwilldiebookownerhaskilled

usallfindunknownmaryshelltell

(я спровоцировал документами и спрятал там белую ампулу эта книга была на теперь моей дочери если я мертв владелец книги убил нас всех найди неизвестную машу она объяснит)

— На хрен неизвестная Маша? И белая ампула?

Вера перечитала текст, прошлась по комнате и мысленно восстановила последние дни "Сомертона".

Он приехал 30-го: не нашел уборную и пропустил электричку. На автобусе добрался до Северного пляжа: умылся, побрился — у моря, это объясняло брюки с песком и белые кристаллы на помазке. Испачкался, переодел грязные штаны, выпил для храбрости и попрощался с Жанной, чего она наверняка еще не осознала. Нашил секретный карман, подбросил Вере книгу. У "Сомертона" оставалось три часа на… на встречу с убийцей?

Веру передернуло. Она догадывалась и раньше, что "Сомертон" не поверил в три суицида (поэтому и расспрашивал людей в больнице). Судя по шифровке, он обнаружил возможного преступника, но без прямых доказательств решил его спровоцировать. "Сомертону" и так мало оставалось — терять нечего. Он договорился о встрече на берегу, где собирался показать свои записи о трех смертях, но прежде спрятал в бумагах "белую" ампулу. Видимо, с краской, которая выплескивается при открытии папки.