В диких условиях

Восьмого июля, после провала попытки выбраться из глуши, вызванного паводком на Текланике, Маккэндлесс возвращается к автобусу. Что в этот период времени было у него на уме, сказать невозможно, потому что в дневниках об этом нет ни слова. Вполне вероятно, что отрезанный путь на большую землю мало обеспокоил его, ведь и правда поводов для беспокойства было немного: на дворе в самом разгаре лето, съедобных растений и дичи было в изобилии, еды хватало. Возможно, он решил, что если подождать до августа, то уровень воды в Текланике достаточно упадет для того, чтобы ее снова можно было перейти вброд. Повторно обосновавшись в ржавом остове фэрбенксского автобуса номер 142, Маккэндлесс возвращается к прежнему образу жизни охотника-собирателя. Он прочитывает «Смерть Ивана Ильича» Толстого и «Человек-Компьютер» Майкла Крайтона. В своем дневнике он отмечает, что проливные дожди не прекращались целую неделю. Дичи попадается в изобилии: за последние три недели июля он убил тридцать пять белок, четыре канадских дикуши, пять соек и дятлов, а также двух лягушек. Трапезы он дополнял гарнирами из дикого картофеля и ревеня, разнообразных ягод и огромного количества грибов. Но, несмотря на количественное изобилие, все добываемое им мясо было слишком постным, в результате чего он сжигал калорий гораздо больше, чем потреблял. Просуществовав на такой предельно скудной с энергетической точки зрения диете три месяца, Маккэндлесс начал ощущать серьезный дефицит калорий. Он балансировал на очень опасной грани. А потом, ближе к концу июля, он совершил роковую ошибку, ставшую началом его конца.

Он только что закончил читать «Доктора Живаго». Книга, вдохновившая его на взволнованные комментарии на полях и подчеркивания некоторых фрагментов текста:

Лара шла вдоль полотна по тропинке, протоптанной странниками и богомольцами, и сворачивала на луговую стежку, ведшую к лесу. Тут она останавливалась и, зажмурив глаза, втягивала в себя путано-пахучий воздух окрестной шири. Он был роднее отца и матери, лучше возлюбленного и умнее книги. На одно мгновение смысл существования опять открывался Ларе. Она тут, – постигала она, – для того, чтобы разобраться в сумасшедшей прелести земли и все назвать по имени, а если это будет ей не по силам, то из любви к жизни родить преемников, которые это сделают вместо нее.

«ПРИРОДА/ЧИСТОТА», – вывел он большими печатными буквами в верхней части страницы.

О, как хочется иногда из бездарно-возвышенного, беспросветного человеческого словоговорения в кажущееся безмолвие природы, в каторжное беззвучие долгого, упорного труда, в бессловесность крепкого сна, истинной музыки и немеющего от полноты души тихого сердечного прикосновения!

Этот абзац он пометил звездочкой и заключил в скобки, а слова «в кажущееся безмолвие природы» обвел черными чернилами.

Рядом со словами «И вот оказалось, что только жизнь, похожая на жизнь окружающих и среди нее бесследно тонущая, есть жизнь настоящая, что счастье обособленное не есть счастье… Это огорчало больше всего» он приписал: «СЧАСТЬЕ ИСТИННО, ТОЛЬКО КОГДА ОНО РАЗДЕЛЕНО С ДРУГИМИ».

Есть большой соблазн воспринимать это примечание в качестве доказательства, что длинное одиночное путешествие серьезно изменило Маккэндлесса. Возможно, эти слова можно трактовать, как свидетельство готовности сбросить часть доспехов, в которые было заковано его сердце, как намерение по возвращении в цивилизованный мир оставить жизнь одинокого бродяги, прекратить упорные попытки не допускать близости с другими людьми и, наконец, вернуться в человеческое общество. Но мы этого узнать никогда не сможем, потому что «Доктор Живаго» стал последней книгой в жизни Криса Маккэндлесса.