В Дикой земле

Остаток дня его не тревожили, ни к какому делу не приставляли. Кто-то из воспитателей даже отправил незнакомого симиана принести раненному порцию пищи. Ночевать пришлось, как обычно, в клетке, но той ночью было много теплее, ибо воспитанникам ямы раздали что-то вроде шерстяных пончо, некрашеных, старых, в высшей степени непритязательных одеял с вырезами для головы, но зато в них не было лишних дыр и паразитов. Обновки пахли травами, кто-то озаботился тем, чтобы простирнуть и продезинфицировать их после предыдущих владельцев. Забота о новых владельцах? Вряд ли. Забота о профилактике пандемий? Вероятно, так.

Он покинул узилище, как покидал не раз до того и взлетел во мрак над головой, в верхний город. Оттуда, из переплетения ветвей и улиц ему незримо светил атам, зачарованный ритуальный нож, навсегда являвшийся частью своего создателя. Внутри рукояти атама была укреплена первая фаланга мизинца правой руки Тобиуса, которую он самолично отсёк, разварил, извлёк кость, покрыл её соответствующими магическими письменами, зачаровал множеством сложных заклинаний и слил воедино с обычным прежде клинком. Этому инструменту не нужно было нести в себе каких-то особых чар дабы служить маяком, серый маг и так всегда знал, где находилась его частичка.

Недолгий путь привёл в одно из белых подворий с черепичными крышами, имевшее огороженный забором сад, аккуратный и ухоженный. Не будучи защищённым, это жилище легко пустило незримого и незваного гостя под крышу. Он тихо парил в темноте, разглядывая скромное, но приятное убранство дома, белые стены, деревянные полы, утварь на кухне, шёлковые одежды в стенном гардеробе, боевые шесты, выточенные из разных пород, покоившиеся на подставках; миниатюрную, но тонко сработанную мебель. Человек обошёл все комнаты первого этажа, пересчитал прислугу, пересчитал спавших детей различных возрастов и поднялся на второй этаж по узкой лесенке с перилами.

Спальня хозяйской четы отделялась от остального дома плотной плетёной занавесью. Тенсей спал в своего рода гнезде из шёлковых подушек и простыней, что лежало на полу, огороженное деревянной конструкцией, напоминавшей раму от ширмы. Рядом с ним спала женщина, а над ними на паре крючков, торчавших из рамы, покоился белый боевой шест, прошлым днём принёсший человеку кару. Там же висели ножны с атамом, которые немедленно перелетели в руки к истинному владельцу. Зачарованное бронзовое лезвие неслышно освободилось.

Тобиус стоял над спавшим обидчиком и слушал его дыхание, его сердцебиение, слушал свою боль, что возвращалась в право владения лицом. Мысли человека были холодны и упорядочены, он не испытывал смятения, чувства не захлёстывали разум. В памяти всплывали накрепко затверженные максимы, приобретённые во время обучения магии, подаренные строгими наставниками, а также те, которые юный ученик вынес сам, из книг, не рекомендовавшихся к прочтению, хотя и не запрещённых. Наставники всегда твердили следующее: посягнувшему на его благочувствие и благосостояние волшебник имеет право воздавать сторицей. Но Слово Кузнеца учило, что есть время для гнева, но есть время для прощения. Смирение духа убивает демонов, посягающих на душу человека; потворство страстям губительно. А что если не страсть отомстить, ощущал Тобиус, лавовым озером разливавшуюся в груди ныне?

Лезвие вернулось в ножны, его хозяин медленно и глубоко вздохнул. Сегодня он решил, что короткая, но приятная месть недостойна того, чтобы нападать на спящих. Оставалось надеяться, что серый волшебник никогда не изменит себе в этом убеждении.

Чужое жилище было покинуто, и одинокий бродяга отправился в северо-восточную часть кроны. Чем ближе к краю он подбирался, тем светлее становилось, ведь именно с этой части города много дней назад начался сбор листвы. Симианы выгнали на ветви баньяна десятки артелей работяг, которые без продыху лазали по ветвям и срубали огромные жёлтые листья, не успевшие ещё опасть. Если бы они этого не делали, весь нижний город был бы в скором времени завален опадом. К той ночи уж половина дерева избавилась от красно-жёлтого одеяния, отчего внизу становилось светлее.

Оказавшись на задворках верхнего города, там, где не ходили стражи и почти не было жилищ, маг уселся на тонкой ветви и постарался не думать о бескрайней пропасти внизу. Он создал и подвесил в воздухе водяную плоскость, зачаровал, сделав из неё зеркало, скинул личину. Из зазеркалья смотрел порядком изуродованный человек с перепачканным засохшим лекарством и кровью лицом. Рот перекосило, и теперь верхняя губа с левой стороны навеки застыла в небольшом оскале. Достаточно оказалось одного хорошего удара и нескольких часов тщательной работы, чтобы прежде чистый лик вот так исказился…