В диком рейсе

Тягостной была эта сцена. Я взял шахматы и сказал:

— Ладно, так и быть. Подержу их у себя, пока они тебе снова не понадобятся.

И мы молча разошлись по рабочим местам.

На следующее утро на горизонте вынырнула бледная полоска суши. Почти посредине высился остроконечный зубец вулкана. Сказочный вид! По мере приближения к земле, все больше птиц кружилось над нашим судном — капские голуби, альбатросы, фрегаты. До берега было еще порядочно, а мы уже вдыхали запахи, распространявшиеся в открытом море. Рейс заканчивался. Нас ждали свежая вода, овощи, мясо и твердая земля под ногами.

Но не меньше шансов было за то, что нас немедленно передадут портовой полиции. Тогда уж тюрьма обеспечена наверняка. Капитан, не задумываясь, расправится с нами. Мак-Интайр попытался успокоить меня:

— Кэп не сможет нанять новых людей на острове. Сброд, который здесь околачивается, ему не годится. Суд состоится разве что в Гамбурге, если к тому времени вы все еще будете на «Артемизии».

Слова ирландца звучали разумно. Откуда, впрочем, ему так хорошо знаком этот маленький остров?

— Последняя вахта, — объявил он. — Ле-Пор уже недалеко.

— Мак, слышишь? Бьют склянки. Нам пора заступать. Я уже расставил фигуры. Мы успели бы сделать несколько ходов.

— С игрой покончено, — оказал Мак-Интайр. — Эти шахматы мне свое отслужили. Держи их у себя, а я не хочу их больше видеть.

Земля впереди по курсу вырастала в размерах, из дымки выплывал мыс, за ним можно было разобрать какие-то точки — город. На наших глазах из океана поднимался сказочно прекрасный Реюньон. Чувство удивления и восхищения охватило меня. Но Мак-Интайр разрушил его:

— Жалеешь, что не придется увидеть, как мы подходим к острову? — спросил он. — Ничего, ты еще многое здесь испытаешь. Запомнишь этот проклятый остров навсегда.

Мы сменили изнуренных кочегара и триммера и проверили топки. Все было в порядке. Я распахнул было дверцу, собираясь подбросить уголька, но вдруг, задумавшись, опустил лопату. «Последняя вахта» — так, кажется, оказал Мак-Интайр? Ну, ясно, — успокоил я себя. — Это просто-напросто наша последняя вахта перед Ле-Пором».

— Попить нечего? — крикнул мне Мак.

Я подбежал к вытяжной трубе, под которой обычно стоял чайник.

— Ничего нет, Мак. Поднимусь наверх, посмотрю, может, наш кок, этот старый боров, расщедрится на холодненькое. В конце концов две кружки нам полагаются!

Выйдя на палубу, я обнаружил, что вход в порт, обозначенный маяком, у нас на траверзе. Принес Мак-Интайру холодный чай и, пока он пил, сказал:

— Мы идем с половинной скоростью против того, что было до смены. Судя по всему, нашим нужно принять на борт лоцмана. Но они проходят мимо порта. В этом я уверен.

Раздался звонок машинного телеграфа.

— Полный вперед, — повторил Мак команду. — Видишь, снова пошли полным.

Он оперся на лопату и уставился невидящим взором в пространство перед собой.

— «Артемизия» идет к коралловому рифу, вот что я тебе окажу. И этим самым подтверждается все! — прошептал он. — ОН уже там и ждет меня. ОН знает, что я приду!

Снова этот отчетливый безумный блеск в его глазах! Я отпрянул на несколько шагов, решив при малейшей опасности рвануть бегом через котельную к машине и искать там помощи. Но ничего не случилось. Мак был спокоен, как никогда. Он хлопотал у своей топки, наводя идеальный порядок. До блеска выдраил железный настил перед котлом, прочистил топку, выбрал весь шлак и набросал целую гору угля для следующей вахты. Потом прошел мимо меня — так, словно не был со мной знаком, — постучал по стеклу манометра и, убедившись, что стрелка стоит на нужном делении, быстро и молча полез наверх. Я слышал его шага, слышал, как скрипят прутья под иго ногами, — и вдруг осознал, что Мак-Интайр покинул кочегарку навсегда. Моя рука нащупала в кармане штанов маленькие шахматы.

— Мак! — закричал я. Но он был уже далеко. Не знаю, долго ли я пребывал в оцепенении, а когда опомнился, мне пришлось отчаянно метаться между шестью топками, чтобы поддержать в них огонь. Я работал без передышки и уже валился с ног от усталости, когда машинный телеграф освободил меня наконец от трудов. Мы замедляли ход.

Вскоре пришла смена. Кочегары были невероятно возбуждены, а Хайни объяснил мне:

— Твой Мак-рыба нарулил на доикимена на баке и врезал ему. Удар был точный, короткий и страшной силы. Джонни лежит на первом люке. Ирландец только оказал: «Это тебе за воду с палубы!» — а потом заперся в кубрике.

Маня словно оглушили. Поднявшись наверх, я увидел на фордеке безжизненно распластавшегося донкимена. Над ним склонились свободные от вахты кочегары, чиф и несколько машинистов. Кровь сочилась из ужасной раны возле правого уха и окрашивала в темно-красный цвет линялый кусок парусины, на котором лежал Джанни.