В дни Бородина

Некоторое время спустя в лесу – там, куда убежали полуголые французские фуражиры – раздалось несколько резких, как щелчки кнута, ружейных выстрелов; и французы, сверкая пятками, побежали из леса обратно, да так бодро, как будто за ними гналась целая тысяча чертей. Стало, знаете ли, прелюбопытно, кого еще могли так испугаться «доблестные» солдаты Великой армии, что встрече с ними предпочли русский плен? Спустя какое-то время на опушке леса, откуда подобно ошпаренным тараканам выскочили сбежавшие от нас французы, показалась цепь вооруженных ружьями солдат, демонстрировавших все повадки заправских егерей, которые из-за своих невзрачных мундиров цвета пожухлой травы казались частью этого самого леса. Не то что мы, бравые гусары в шитых золотом мундирах, которых и видать, и слыхать издалека. Вышедшие из леса егеря как бы неспешно и с ленцой направились в сторону деревни, держа ружья с опущенными стволами на сгибе локтя левой руки, а следом за ними из леса вышли… кони при полной амуниции с вдетыми на свое место пиками; они быстро догнали егерей, и те, как один, ловко, на ходу и не ломая строя, впрыгнули в седла. Ну вот только что была редкая пешая цепь и идущие за нею сами по себе лошади – закрыл-открыл глаза, а они, уже конные, так же неспешно цепью едут в нашем направлении, отпустив повода и заправски управляя конями одними только шенкелями.

– Однако, лихо… – по очереди огладив оба уса, сказал мой заместитель по отряду штаб-ротмистр Ахтырского полка Бедряга.

– Лихо – не то слово, – ответил хорунжий 10-го казачьего Иловайского полка Астахов, – однако, не наша у них повадка, не казачья. И не татарская тож. Но хороши, ничего не скажешь, хороши…

– Однако, Денис Васильевич, – сказал Бедряга, – я не припомню в русской армии подобных мундиров. Уж больно невзрачно. Быть может, это к нам на помощь прислали какое-нибудь ополчение из обывателей?

Штаб-ротмистр гордился своим ярким, шитым золотом гусарским мундиром, и наотрез отказывался менять его на менее приметное обмундирование вроде казачьего чекменя, из-за чего один раз он уже чуть не погиб, когда темные мужики из местного поселянского ополчения едва не перепутали моего дорогого однополчанина с французским офицером.

– Да вы что, Николай Григорьевич, – ответил я, – чтобы обрести такие ловкие повадки, надо, подобно татарам, родиться и вырасти на спине коня и всю жизнь питаться с острия кинжала. Обыватель, или же мужик, только что взятый в ополчение, напротив, сидит на коне как кот на корове, и в седло садится так, будто залезает на бабу…

Тем временем первые из французов, спасавшихся от незнакомцев, добежали до нас, ожидающих на околице деревни и, упав на колени, взмолились, чтобы мы спасли их от ужасных демонов, преследующих их по пятам. Мы с господами офицерами, удивленно переглянулись. Никакой нечистой силы поблизости не наблюдалось, а те странные солдаты в невзрачных мундирах, которые сейчас приближались к нам верхами, на демонов совсем не походили.

А пленные французы, босые и в одном исподнем (или кто что на себя успел натянуть при внезапной побудке) принялись наперебой жаловаться на свою несчастную судьбу. Мол, шесть дней назад, в ходе битвы в окрестностях Москвы-реки, армию Наполеона наголову разгромили русские войска и пришедшие им на помощь небольшие, но смертоносные отряды демонов, наверное, вырвавшиеся из самого ада. Эти самые демоны, обмундированные так же, как и те конные егеря, что выгнали наших пленных из леса, своей яростию буквально растерзали польский и вестфальский корпуса Великой армии, а остальным французским частям нанесли ужасающие потери. Мол, узнать этих демонов можно сразу по таким вот мундирам, а еще по развевающимся над их отрядами красным знаменам. По словам этих, гм, беглецов, их компания – это последние, кому удалось вырваться из стремительного охвата заколдованных самоходных повозок, завершавших окружение и разгром Великой Армии. Остальные сдались и погибли – и император Бонапартий, и все-все-все…

– Во как, Николай Григорьевич, – по-французски сказал я штаб-ротмистру, – я то думал, что это французские фуражиры, а тут вот оно как… Реквизиции в пользу вражеской армии, конечно, плохи, но они не нарушают законов войны, а вот когда солдат начинает брать что-то для себя, то он превращается в грабителя и мародера. К тому же эти люди нарушили присягу и сбежали с поля боя…

– Нижних чинов, – так же по-французски сказал Бедряга, равнодушно пожав плечами, – повесить, а офицеров, если таковые в этой банде найдутся, расстрелять. Только и всего.

– Смилуйтесь, пощадите и войдите в положение, – наперебой возопили дезертиры и мародеры, – люди мы не местные, оказались тут случайно, а кушать хочется…

– Цыц! – рявкнул на них я, – помолчите, может, и поживете еще немного, а не то прикажу повесить вас немедленно. А то отдам мужикам, а они вас дубьем, дубьем, дубьем, ибо нехрен последнее у людей забирать и девок насильничать…