В дни Каракаллы

– Надо бы выпить ради такого случая по чаше вина.

Я попытался уклониться от приглашения.

– Нет, приятель, – настаивал центурион, – ты не должен уклоняться от выпивки, если считаешь себя мужчиной.

– Я – мужчина.

– Какой же ты мужчина, если отказываешься от чаши вина!

Нехотя я поплелся за ним в ближайшую таверну и, к своему удивлению, увидел там за одним из столов того самого красноносого скрибу, который обычно присутствовал при вербовке новобранцев.

– Вот счастливая встреча! – воскликнул Секунд, увидев пьяницу.

Мы присоединились к писцу, и в тот день я впервые в жизни пил не разбавленное водой вино. В голове у меня приятно зашумело. Скоро я даже перестал понимать, о чем говорили эти грубые люди, смеялся без всякой причины, вспоминал Вергилиана. И вдруг передо мной возник прелестный образ Грацианы! У меня стало хорошо на душе, я рассказывал собеседникам об этой девушке, а они ржали, как жеребцы. Тогда я задумался о своей судьбе. Маммея появилась во всей своей красоте. Но разве она не была царица, недоступная для простых смертных?

Секунд подливал мне вино в объемистую чашу.

– О чем печалишься, друг? Пей – будет веселее!

Я отлично помню, что чаша была плоская и сделана из желтого стекла. Но все то, что происходило дальше, выпало из моего сознания. Остались в памяти только отдельные слова и какой-то папирус, шуршавший в руках у центуриона. Еще раз мелькнуло милое лицо Грацианы, и все провалилось в небытие. Когда же я очнулся, то, к своему великому изумлению, почувствовал, что нахожусь на плывущем корабле, в вонючем полумраке, в корабельном чреве, и рядом со мною лежали вповалку знакомые воины из центурии Секунда, громоздилось охапками оружие. Голова моя болела нестерпимо, а во рту ощущался омерзительный вкус, как будто бы я наелся мух и тараканов. На верхний помост вела лесенка, через ее отверстие до нас долетал морской воздух и проливалось немного света. Корабль покачивался, как колыбель, и многие воины страдали от качки. Пахло блевотиной и кислым вином.

Я с трудом приподнялся и спросил:

– Где я нахожусь?

Рядом раздался знакомый голос, принадлежавший не кому другому, как центуриону Секунду:

– Очухался, приятель?

– Куда мы плывем?

– Плывем туда, куда нужно.

– Но ведь я должен отплыть на другом корабле! – вскочил я, соображая, что попал в какую-то западню, и смутно вспоминая вчерашнюю попойку.

Мешочка с денариями, привязанного к поясу, не оказалось. Я был вне себя.

– Где мои деньги, центурион?

Секунд зевнул.

– Ну вот, разбушевался! Деньги свои ты пропил вчера в таверне, угощая всех желающих, а теперь мы плывем в Лаодикею. Ведь ты добровольно… заметь это хорошо… добровольно подписал обязательство служить скрибой в нашем легионе.

Припомнив все, что происходило вчера, я понял, что легкомысленно погубил себя под влиянием винных паров, и заплакал.

Центурион Секунд возмущался:

– Почему ты плачешь? Тебе жаль денег? Но ты наживешь их в десять раз больше! Что же касается обязательства служить в легионе, то тебе всякий позавидует. Никаких тяжелых работ, ни опасностей. Знай пиши себе на папирусе.

Центурион еще долго говорил в этом роде, но я не слушал его увещеваний. Когда же успокоился и попробовал обсудить положение, в каком очутился, то пожалел, что со мной уже нет Вергилиана. Я решил, что не стоит труда разговаривать с этим грубым человеком, а следует немедленно обратиться к Корнелину и потребовать, угрожая своей дружбой с племянником сенатора, чтобы он отпустил меня в первом же порту с корабля. Корнелин плыл на то же самой либурне «Нептун», что везла центурию Секунда, но, когда я стал жаловаться трибуну на обман, при помощи которого меня завлекли в западню, и даже угрожал ему, что Вергилиан не простит ему такого обращения со своим другом, он не обратил на мои слова никакого внимания.

Корнелин лежал на помосте, видимо страдая от качки корабля, и не имел ни малейшего намерения освобождать меня.

– Ты добровольно подписал обязательство служить в качестве скрибы. Закон есть закон. Никакие племянники сенатора не в состоянии отменить его.

Я защищался, как мог:

– Меня опоили вином…

– Это меня не касается. Твое обязательство пронумеровано и хранится в легионной квестуре. Следовательно, имеет вполне законную силу. Чего ты хочешь от меня, не могу понять.

– Я не хочу служить легионным скрибой. Я не раб и при первой же возможности убегу.

Трибун приподнялся и окинул меня суровым взглядом.

– Этого я не советовал бы тебе делать. Предупреждаю, что за попытку к побегу могут не только наказать розгами, но даже распять на кресте.

– Что же мне делать?

– Ничего. Будешь писать, что потребуется. А теперь оставь меня в покое!

Не стоит описывать дальнейшие мои попытки добиться справедливости. Когда я говорил об этом Маркиону, он дружески утешал меня:

– Нет причин волноваться. Видно, такова твоя звезда.

Но я решил, что затаю в себе и при первой же возможности дам знать о своей беде Вергилиану, который, конечно, не замедлит освободить меня от легионной службы.