В дни Каракаллы

Рим правил вселенной, судил и разрешал, посвящал все помыслы честолюбию и наживе, воскурял фимиам, предавался удовольствиям. Но Вергилиан и Делия, увлеченные своей любовью, удалились от этой шумной жизни и почти все время проводили в загородном доме, который предложил поэту сенатор Квинтилий, оставивший Рим в страшном потрясении от открывшейся измены супруги и совершавший в те дни далекое благочестивое путешествие. Владельца мастерской погребальных урн окончательно замучили болезни, и он уже не помышлял о пламенных танцовщицах. У каждого были свои огорчения.

Теперь Вергилиан не расставался с Делией. Я видел, что поэта влекла к ней какая-то непоборимая сила, и кажется, сам он не мог бы объяснить, в чем заключается это волшебство. Я тогда был еще молод и только потом, много лет спустя, за писанием этих строк, вспомнил некоторые слова, взгляды, улыбки, какими обменивались счастливые любовники, и считаю, что это рок соединяет человеческие сердца. Может быть, еще сильнее, чем страсть, нас привязывают к женщине те разговоры, что мы ведем с ней на ночном ложе. Это они соединяют два существа крепче всяких других уз или навеки разделяют во взаимном непонимании. Ничего нет на земле сильнее любви, опаляющей огнем не только рот, но и душу. Неужели это только потому, что проказливый сын Венеры ранит нас предательской стрелой? Но человек томится и страдает, как будто бы это не любовь, не радость, а тяжкий недуг; любимая отвернулась от тебя – и вот все становится в мире полным странного беспокойства, сомнения и жгучей ревности…

Встреча с Делией заставила Вергилиана забыть о прошлом. От Грацианы остался приятный холодок, а Соэмида растаяла в забвении, как туман. Ничего не осталось у него в сердце и от тех египетских красавиц с миндалевидными глазами, что катались вместе с ним на барке в Канопе, где по ночам в тавернах слышится сладкая музыка. Ни от прелестной Психеи, так искусно игравшей на арфе, ни от нежной поэтессы Скафионы! Все мысли его были теперь связаны с Делией. Любовь! Что это было такое? Сродство душ, о котором говорит Платон, или способность женщины выразить в телесной любви самое прекрасное, на что она способна на земле?

Иногда поэт и Делия отправлялись вместе куда-нибудь на прогулку, подальше от Аппиевой дороги, где модницы и щеголи показывали свои драгоценности, дорогие повозки, запряженные мулами в серебряных уздечках, или носилки из черного дерева, и где все разговоры были посвящены пустячным сплетням.

Наслушавшись о талантах мима Пуберция, от которого были без ума все посетители театральных зрелищ, Вергилиан и Делия решили посмотреть на его необыкновенное искусство. Шла знаменитая пантомима «Яблоко Париса» в великолепной постановке. На этот раз они взяли меня с собой.

Театр Помпея был переполнен. Мы уселись на прохладную мраморную скамью с удобной спинкой. Вокруг волновалась шумная толпа. Люди разговаривали, смеялись и ели медовые пирожки или гранатовые яблоки. Впереди, среди розовомраморных колонн портика, замыкавшего с задней стороны просцениум, суетились общественные рабы, заканчивая устройство великолепного зрелища. Сцена изображала гору Иду, у подножия которой стояли деревья со странными золотыми и серебряными листьями и, как настоящий, журчал ручей.

Началось представление. Под звуки весьма приятной и невидимой музыки на просцениуме появилось стадо белоснежных овец и баранов с позолоченными рогами. Их пас, играя на цевнице, сделанной из тростника, Парис – Пуберций. Зрительницы замерли от восхищения.

– Настоящий Парис не был бы прекраснее!

Соседкой Делии была дородная матрона с огромными серьгами в виде серебряных спиралей. Розовый шелк упруго сжимал ее объемистые бедра. Она не могла сдержать свой восторг.

Торс Пуберция едва прикрывала белая овчина. Ноги его напоминали о некоторых статуях Аполлона.

– Смотрите, смотрите! Меркурий! – переживала всей душой представление соседка.

Из нарисованных облаков медленно спускался на незримой веревке лукавый бог. Игравший его роль актер тоже отличался редкой красотой. На белых сандалиях поблескивали золотые крылышки.

Затем появились три богини – три соперницы. К ногам бесстыдно обнаженной Венеры прижимались дети, наряженные амурами. Здесь каждый мог усладить свое зрение по собственному вкусу.

Но Делия со скукой смотрела на зрелище. Сколько раз она сама играла роль богини, хотя и не среди таких, может быть, пышных декораций, и считала, что служит искусству. Вот так же она танцевала среди барашков, и так же Парис старался вызвать у зрителей и зрительниц восторги жеманными позами, то грациозно отставляя ногу, то горделиво поворачивая запрокинутую голову, чтобы все видели безукоризненные линии его шеи… Мне, как всякому юнцу, было занимательно смотреть на мимов и на красивых комедианток, напоминавших Проперцию…

Но мы скоро оставили театр и долго бродили в тот вечер по затихшему Риму, слушая шум фонтанов и вдыхая запах листвы в садах Мецената.