В дни Каракаллы

Я стал отказываться, ссылаясь на свое незначительное положение.

Вергилиан махнул рукой:

– Это не имеет никакого значения.

– Но ведь я был скрибой в этом доме! Что скажет госпожа?

– Мало ли кем кто был, – отвечал Вергилиан. – Ты – мой друг. Этого достаточно для них. Ты им ничем не обязан, а разговоры будут там любопытные, и ты большой охотник до подобного времяпрепровождения.

Я пошел за поэтом со страхом в сердце, опасаясь, что меня постыдно изгонят из такого блестящего общества.

Однако все обошлось более или менее благополучно. Лишь Маммея, посмотрев на меня прищуренными глазами, так как чтение книг испортило ей преждевременно зрение, сказала:

– Я этого юношу где-то видела. Не писец ли он, переписавший для меня «Трактат о плаще»?

Я растерянно созерцал ее красоту. Краска залила мне лицо. Вергилиан ответил, взяв меня за локоть:

– Ты не ошибаешься. Но с тех пор этот сармат дважды спас мне жизнь и стал моим другом. Прошу тебя отнестись к нему благожелательно.

Маммея с удивлением окинула меня взглядом.

– Ты сармат, юноша?

– Так я называю его, госпожа, потому, что он прибыл к нам из Том.

Маммея благосклонно посмотрела на мои руки и плечи, но тотчас же отвернулась и больше уже не обращала на меня никакого внимания, и я мало-помалу успокоился.

К моему изумлению, среди приглашенных я увидел Корнелина. Присутствовали также Ганнис, Филострат, врач Александр и несколько незнакомых мне антиохийцев. Видно было, что все эти люди не чувствовали почвы под ногами. Маммея то взволнованно подходила к двери, за которой был атриум, и смотрела на плещущий фонтан, то устало опускалась в кресло, готовая слушать всех, кто ей рассказывал о происходящих событиях.

Врач спросил трибуна:

– Скажи, Корнелин, что ты думаешь о Макрине? Не достойный ли это преемник Антонину?

По-видимому, вопрос был задан неспроста. Корнелин, никогда не терявший самообладания, старался понять, почему его спрашивают о префекте претория, и отвечал уклончиво:

– Полагаю, что Опеллий способен править государством. Но если этот человек облачится в пурпур, ему необходимо немедленно отправляться в Рим, потому что он не справится с легионами, несмотря на всю свою жестокость.

– А ты сумел бы справиться с ними? – опять спросил Александр, и я заметил, что все с каким-то многозначительным вниманием смотрели на трибуна в ожидании его ответа.

– Что ты говоришь?! – ужаснулся Корнелин.

– Да, полагаю, что ты мог бы повелевать легионами, если бы стал императором, – повторил торжественно Александр.

Но, видимо, Корнелин не желал продолжать разговор в подобном духе.

– Я скромный воин и не помышляю о таких делах.

Дион Кассий вздохнул.

– Конечно, Макрин будет способствовать просвещению. Но это верно, что государству нужна твердая рука, которая способна держать в повиновении воинов и рабов. И еще важнее – восстановление древних учреждений ради служения республике. Как все было целесообразно в государстве! Римские земледельцы трудились, а когда служили в легионах, то им платили сестерциями, взятыми у них в виде налогов. Таким образом, деньги возвращались к тем, кто пахал и сеял, а не попадали в лапы корыстолюбивых наемников… Впрочем, разве возможно спокойно обсуждать сейчас судьбы отечества?

Вергилиан, молчавший все время и перебиравший свитки, лежавшие на круглом малахитовом столе, вдруг сказал:

– Друзья, мне кажется, что это вполне отвечает нашим сегодняшним настроениям. Послушайте несколько строк из «Заговора Катилины» Гая Саллюстия Криспа.

Он прочел:

– «Людям, которые стремятся стать выше других, надлежит прилагать всяческие усилия, чтобы не совершить жизненный путь свой бесследно, подобно скотам, склоненным к земле, в рабском подчинении чреву».

Это были добродетельные слова римского мужа. Вергилиан читал дальше, подчеркивая голосом некоторые слова и поднимая палец в знак важности этих мыслей:

– «Поистине прекрасно приносить пользу отечеству, неплохо быть оратором, прославиться можно и в мирное время и на поле брани, но мне, – хотя совсем не равная слава окружает того, кто описывает подвиги, и того, кто их совершает, – представляется особенно трудной задача историка…»

Он опустил свиток. Все молчали, очевидно не совсем понимая, почему были прочтены эти строки.

Маммея с удивлением посмотрела на Ганниса, и тот недоумевающе развел руками. Но Вергилиан снова поднял указующий перст:

– Прошу также позволения прочитать следующее…

Я догадался, что он нашел в книге что-нибудь о тщете власти, о ничтожестве земной славы.

Развернув еще один свиток, Вергилиан стал читать. На этот раз выдержка была из «Размышлений» Марка Аврелия. Я услышал знакомые слова:

– «Итак, какова бы ни была твоя судьба, ты по двум причинам должен быть доволен ею. Во-первых, потому, что это твоя, лично тебе уделенная участь, через которую ты делаешься участником целого, звеном в цепи, связующей тебя со всем остальным миром. Во-вторых, потому, что предоставленная тебе судьба или вся твоя жизнь нужна как одна из составных частей вселенной…»

Дион Кассий ударил рукой по мрамору стола.

– При чем здесь, в такой день, эти мысли о бренности жизни?