В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии

Но его с самого начала не понимали. Он говорил речи, делал заявления и жестикулировал с целью убедить не только своих слушателей, но и весь мир, – и как часто он этим отталкивал от себя! Но он никогда не отдавал себе отчета о впечатлении, которое он в действительности производил, – по той простой причине, что его систематически обманывали, и не только окружающие его в более тесном смысле, но и весь германский народ. Сколько миллионов людей, сегодня посылающих вслед ему одни только проклятия, готовы были преклониться перед ним до земли, когда он являлся во всем блеске своего величия! Как много людей испытывали блаженство, если на них случайно падал взгляд императора, а между тем они, вероятно, и сейчас не понимают, что сами виноваты в том, что показывали императору мир, которого нет, и направляли его по пути, по которому он бы сам не пошел.

Хотя, конечно, нельзя отрицать, что вся натура Вильгельма II была особенно восприимчива к такому отношению к себе германского народа и что монарх, менее талантливый, менее живой, менее красноречивый, а главное – менее преисполненный потребности всюду выступать самому, был бы лучше предохранен от яда популярности.

Я случайно имел возможность наблюдать императора Вильгельма в один из важнейших моментов его жизни. Я встретился с ним у одного друга в те знаменитые ноябрьские дни 1908 года, когда в рейхстаге разразились бурные сцены против императора Вильгельма и когда тогдашний государственный канцлер князь Бюлов публично почти что отказывался от него. Хотя с нами, далекими и чуждыми ему гостями, он обо всем происходящем не говорил, но сильное впечатление, произведенное на него берлинскими событиями, было очевидно. У меня было чувство, что передо мною стоит человек, который с ужасом, с широко раскрытыми глазами в первый раз в жизни смотрит на мир, каким он есть. Он впервые увидел грубую действительность, и она казалась ему уродливой гримасой. Быть может, в первый раз в жизни он почувствовал легкое колебание, пошатнувшее на мгновение его престол.

Он слишком скоро позабыл урок. Если бы громадное впечатление, продержавшееся тогда несколько дней, было бы более устойчивым, оно, может быть, спустило бы его с эмпиреев, где он витал по воле окружающей его среды и народа. Может быть, он попытался бы ступить на землю твердой ногой. И, наоборот, если бы германский народ чаще вступал с императором в аналогичную схватку, он бы смог его излечить.

В тот вечер произошел небольшой инцидент, характерный для отношения к императору некоторых окружающих его лиц. По дороге в Берлин я имел случай наблюдать в одном из больших железнодорожных буфетов, где ждал прибытия следующего поезда, впечатление, произведенное берлинскими событиями; я был свидетелем прилива небольшой волны, носившей почти революционный характер. В переполненном зале буфета слышались разговоры исключительно на одну и ту же тему: император подвергался резкой критике. Внезапно один из присутствующих вскочил на стол и произнес зажигательную речь против главы государства.

Находясь под впечатлением этой сцены, я рассказал о ней присутствующим сановникам, которым она показалась также весьма неприятной, но они меня умоляли ничего об этом императору не рассказывать. Среди них оказался только один, который резко возражал против общего мнения, высказываясь в том смысле, что необходимо сообщить императору об этом случае со всеми подробностями. Насколько мне известно, он действительно выполнил эту неблагодарную задачу.

Инцидент этот симптоматичен. Желание отстранять от императора все неприятное, дабы избавить его от малейшей, даже самой обоснованной критики, всегда только хвалить и превозносить его, скрывая от него действительность, систематическое обожествление его особы, вытекающее отнюдь не из монархических убеждений, а из чисто эгоистических соображений и страха попортить себе карьеру, – эта нездоровая и растлевающая атмосфера должна была в конце концов подействовать отравляюще на весь организм императора.

Я охотно верю, что император Вильгельм до такой степени отвык от критической оценки самого себя, что он едва ли поощрил бы откровенность. Но, несмотря на это, остается несомненным, что одуряющая атмосфера, окружающая его, была первопричиной всего зла, совершенного в его царствование.

В годы своей молодости Вильгельм не всегда строго придерживался конституционных принципов; впоследствии он совершенно избавился от этой ошибки и никогда не выступал, не обсудив данного шага со своими советниками. В эпоху, когда мне лично пришлось столкнуться с ним по долгу службы, он мог сойти за образец конституционности. При таком молодом неопытном государе, как император Карл, было вдвойне необходимо соблюдать принцип министерской ответственности в полном объеме. Так как по нашим законам император стоял «выше закона» и был «безответствен», то было безусловно необходимо, чтобы он не предпринимал ничего, имеющего государственное значение, без ведома и одобрения ответственного министра, и император Франц-Иосиф придерживался этого принципа как заповеди.