В долине Аргуна

— Они успели выскочить, а машину последним самым большим валуном сбило в пропасть.

— Неужели это дело рук сектантов?

— Вполне возможно. Они же фанатики!

— Так надо судить за это! Самым суровым судом.

— Прежде требуется доказать, что это они.

— Разве я затем растила и лелеяла моего мальчика, моего дорогого Салмана, чтобы он погиб под каким-то подлым обвалом?

— Не плачьте, дорогая Калимат, Салман скоро к вам вернется. Поверьте, вернется.

— Надо им сообщить, что Спасский выиграл первую партию. Это поможет лучше всякого лекарства.

Внезапно открылась дверь, и на пороге появился Салман. Голова у него забинтована, левая рука на перевязи.

Первой с необычайным для ее возраста проворством к нему кинулась Калимат:

— Салман! Ты жив! Что у тебя с головой? Почему этот бинт? Рука сломана?

Салман обнял здоровой рукой старушку, улыбнулся.

— Все в порядке, мама. Я получил лишь несколько царапин.

— Привычка! — радостно воскликнул Приходченко. — Пули его не берут, в воде он не тонет, в объятиях вдовушек не гибнет, и валуны от него отскакивают, как горох от стены.

— А Товсултан? Говорили бог знает что…

— Что именно? — заинтересовался Салман.

— Что чуть ли не пополам…

— Именно так и было, — засмеялся Салман, — но врачи его сшили, и я думаю, что через несколько дней он выйдет.

В белом халате и шапочке появился врач:

— Товарищи, вы все к Казуеву и Дашиеву? Вот, пожалуйста, одного из них, слегка подремонтированного, можете забрать. Второй еще немного у нас тут полежит.

— Что-нибудь серьезное? — Кесират и Санет подались вперед.

— Передайте ему, что Спасский выиграл.

— Он сейчас как раз разбирает эту партию со следователем Абуталиповым, — улыбнулся врач.

— О! — послышались радостные восклицания.

— Передайте ему, — выскочил вперед подпасок Алви. — Привет от работников фермы и скажите, что телята о нем очень соскучились, все время спрашивают: «Где наш Казу-у-уев?»

Все засмеялись, даже Кесират и Санет.

— Можете передать телятам, — сказал врач, — что скучать им осталось недолго.

— Смотрите! — угрожающе нахмурился старший пастух Умар. — А то они всем стадом придут сюда проведать своего шефа. Встанут под его окном и будут крутить хвостами да мычать, пока вы не отпустите Товсултана.

— Я думаю, что дело до этого не дойдет, — ободряюще кивнул головой врач.

— А что он говорит о причинах аварии?

Врач пожал плечами:

— Об этом я его не спрашивал. Этим должны интересоваться другие.

Глава двадцать шестая

Приходченко сидел за большим столом в своем директорском кабинете и читал сводку о ходе выполнения совхозом плана.

Дверь неслышно отворилась, и легкой тенью в кабинет проскользнул Бирка.

— Савелий Лукич, наше вам! — ласково пропел вошедший.

Приходченко вздрогнул от неожиданности:

— Бирка! Здравствуй. Я и не заметил, как ты вошел.

— Где же вам замечать! Вы все в трудах, в трудах… И все для народа, для общества, для государства. Вы у нас один такой на целую республику. Видит аллах — только один…

— Ну, полно, — махнул рукой Приходченко. — Все трудятся. Каждый на своем посту… Садись. Чем я могу быть тебе полезен? Что тебя привело ко мне?

Бирка осторожно и почтительно присел на краешек стула:

— Большой вам и сердечный салям от Сату Халовича.

— От Ханбекова? Спасибо. Очень рад. Хотя мы с ним часто видимся и еще чаще говорим по телефону, но встретишь его — тоже передай от меня привет.

Бирке показалось, что упоминание имени Ханбекова, намек на близкие отношения с ним произвели благоприятное впечатление. А Приходченко недоумевал: «Чего это Сату вздумал с оказией передавать мне приветы?»

— Непременно, непременно, — заулыбался Бирка и замолчал, видимо не зная, что говорить дальше.

Приходченко решил, что надо человеку дать собраться с мыслями, и снова одним глазом стал посматривать в отчет.

— Ну и жара сегодня! — наконец вымолвил гость.

— Да, не холодно, — рассеянно отозвался директор.

— И вообще лето жаркое. По всей стране. Вы слышали — в Москве тридцать шесть градусов в тени.

— Да, лето жаркое.

— А ведь зимой будет холодно.

— Зимой похолодает.

Бирка помолчал, поерзал на стуле и вдруг решительно изрек:

— Я думаю, Савелий Лукич, рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше.

Приходченко оторвался от бумаг и с удивлением взглянул на посетителя:

— Возможно, Бирка. Вполне возможно.

— А еще, Савелий Лукич, мне кажется, прежде смерти не умрешь.

— Пожалуй, пожалуй, — сдержанно согласился Приходченко и на этот раз.

— И кроме того, я давно хотел вам сообщить, — все возбуждаясь, продолжал Бирка, — что любовь, по моим наблюдениям, до такой степени зла, что полюбишь и козла.

— Не без того, не без того, — задумчиво протянул директор. — И что нее из всего этого следует?

— Следует то… Но прежде скажите мне, как чувствует себя Товсултан Казуев? Такой уважаемый человек!..

— Казуев поправляется. Спасибо за беспокойство.

— Слава аллаху! Вот я и говорю: раньше смерти не помрешь. А как же все это случилось? Ходят разные слухи. Говорят чуть ли не о покушении.

— Ничего не знаю. Ведется следствие. Ты не мог бы ему чем-нибудь помочь?