В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)

– Оно справедливо, – сказала она упорно. – Стоитъ только посмотрѣть на ея лицо. Можетъ быть здѣсь на нѣмецкой почвѣ она обуздываетъ себя. Ho развѣ не позорно ужъ и то, что она пользуется услугами рабовъ, везетъ ихъ съ собой за море, какъ машины, а не людей.

– Это ужъ ея дѣло – я не чувствую въ себѣ призванія бороться съ чужой безнравственностью.

Съ какой горечью говорилъ онъ.

Баронесса насмѣшливо засмѣялась.

– Едва-ли бы это и удалось тебѣ, – сказала она. – Эти заморскія хлопчато-бумажныя аристократки капризны и высокомѣрны, какъ демоны.

Онъ молчалъ и наклонился къ Паулѣ, которая обѣими руками крѣпко держалась за его руку и большими глазами смотрѣла на женщину, сидѣвшую въ креслѣ, – избалованной крошкѣ очевидно казалось очень удивительнымъ, что ее не удостоили ни однимъ взглядомъ.

– He отвести ли намъ Пирата на мѣсто? – спросилъ онъ. – Онъ визжитъ и просится вонъ. Дебора поведетъ его на цѣпочкѣ, а ты побѣжишь подлѣ него.

Дитя охотно обвило руками его шею, и онъ понесъ ее на лѣстницу.

– У него нехорошій видъ, и онъ вернулся въ невыносимомъ расположеніи духа, – при дерзкомъ тонѣ его голоса во мнѣ кипитъ вся кровь, – сказала канонисса, когда онъ исчезъ за дверью наверху.

Баронесса не отвѣчала. Она быстро вскочила, бросила конвертъ въ ящикъ и заперла шкафъ, потомъ опять сѣла въ кресло, какъ будто и не покидала своего мѣста.

– Съ этимъ настроеніемъ я живо покончу, – сказала она повидимому равнодушно, – во мнѣ наоборотъ кипитъ вся кровь, когда онъ, точно нянька, таскаетъ дѣвчонку и съ такой нѣжностью прижимаетъ къ себѣ ея бѣлокурую головку.

– Я считаю это за демонстрацію противъ твоей бездѣтности, – сказала канонисса спокойно, но съ особеннымъ удареніемъ.

Баронесса привскочила въ креслѣ, лицо ея исказилось отъ злобы, и съ устъ готовъ былъ сорваться потокъ страстныхъ словъ, но въ эту минуту баронъ Шиллингъ дернулъ наружную дверь зимняго сада. Онъ передалъ Паулу ожидавшей въ саду Деборѣ и хотѣлъ вернуться въ мастерскую по кратчайшей дорогѣ.

Баронесса невольно съ испугомъ схватилась за конфискованный ключъ, но дверь ужъ была отперта снаружи другимъ ключемъ.

– Что ты влетѣла что ли сюда, Клементина? – спросилъ баронъ Шиллингъ входя. – Всѣ входы, даже наверху, долженъ былъ я отпирать.

– Я взяла у Роберта ключъ отъ твоей мастерской, – отвѣчала она небрежно, но съ нѣкоторымъ смущеніемъ. – Я хотѣла посмотрѣть, все ли здѣсь въ порядкѣ въ твое отсутствіе.

При такой неловкой уверткѣ фрейлейнъ фонъ Ридтъ повернулась такъ быстро, что ея шелковое платье зашуршало.

– Ты очень добра. Изъ любви къ порядку ты героически поборола свое отвращеніе, – спокойно сказалъ баронъ Шиллингъ. – И ты нашла, что полъ дурно подметаютъ, что вездѣ валяются конверты и что слуги безъ всякаго стыда стараются проникнуть въ мои тайны… ахъ, ты была такъ добра, что собственноручно уничтожила гнусные слѣды достойнаго презрѣнія шпіонства? – прервалъ онъ самъ себя, бросивъ насмѣшливый взглядъ на полъ и на шкафъ.

Она молча встала. Ей было тяжело быть пойманной въ такомъ компрометтирующемъ поступкѣ, но очевидно она умѣла выпутываться изъ такихъ положеній посредствомъ лжи. Она поспѣшно подобрала свой шлейфъ и встряхнула его.

– Да, у тебя здѣсь пыльно, плохо убираютъ, – сказала она. – Ты, кажется, насмѣхаешься надъ моимъ присутствіемъ здѣсь, – само собой разумѣется, что я не приду больше, мой другъ. Но очень хорошо, что я хоть одинъ разъ пересилила себя и заглянула сюда… Эту картину ты выпустишь въ свѣтъ? – и она указала на мольбертъ.

– Конечно. Она скоро будетъ отправлена въ Вѣну на выставку.

– Это прославленіе еретичества? и ты рѣшишься передъ цѣлымъ свѣтомъ признать ее за твое произведеніе?

– Неужели я долженъ отречься отъ своего дѣтища?

Онъ засмѣялся полуудивленно, полунасмѣшливо и подошелъ ближе къ мольберту, какъ бы намѣреваясь укрыть свое дѣтище отъ профанирующихъ взглядовъ.

– Какое безстыдство! – сказала баронесса съ невыразимымъ раздраженіемъ. – Спроси Адельгейду…

– Какъ! художественная критика изъ этихъ устъ? Пойми, что я долженъ отъ нея рѣшительно отказаться, – вскричалъ онъ съ убійственной насмѣшкой и устремилъ пронизывающій взглядъ на канониссу, которая тотчасъ же приблизилась къ нимъ. Эти два человѣка были смертельными врагами, въ глубинѣ души презиравшими одинъ другого, о чемъ свидѣтедьствовали взгляды, которыми они смѣрили другъ друга.

– He подумайте, баронъ Шиллингъ, что я вмѣшиваюсь въ технику вашего искусства, – я чувствую себя призванной къ другому, – сказала она холодно. Это были первыя слова, произнесенныя ей съ той минуты, какъ онъ вошелъ съ мастерскую. Звучный пронзительный женскій голосъ громко раздавался въ этихъ стѣнахъ, какъ голосъ проповѣдника. – Я мало понимаю въ правильности линій и красотѣ колорита, и меня рѣдко интересуетъ художественное произведеніе, меня можетъ возмутить только вредная тенденція, которую кисть желаетъ увѣковѣчить… Эта отступница, – она указала на фигуру сѣдой гугенотки, – окружена ореоломъ мученицы…

– По всей справедливости. Неужели въ угоду фанатизму какой нибудь канониссы я долженъ извращать историческіе факты?