В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)

Съ сухими глазами, но едва держась на ногахъ, пошла она въ бывшую трапезную, растворила настежь двери и молча сдѣлала знакъ людямъ нести посдѣдняго владѣльца монастырскаго помѣстья въ лучшую комнату въ домѣ, бывшую его гордостью. Она собственноручно уложила рядомъ съ нимъ его маленькаго сына и зажгла на стѣнахъ массивные серебряные канделябры, которые зажигались послѣдній разъ во время крестинъ Вита. Еще разъ должны были горѣть въ нихъ восковыя свѣчи и потомъ ужъ никогда болѣе не свѣтить ни одному Вольфраму.

Она ходила, какъ лунатикъ; виски ея бились и кровь лихорадочно волновалась; но все, что слѣдовало, было сдѣлано съ необычайнымъ самообладаніемъ, и уже потомъ, когда все стихло въ запертомъ домѣ, она послала сказать доннѣ Мерседесъ, что не можетъ сегодня придти, потому что должна остаться при покойникахъ.

И вотъ, казалось, прелестная Психея появилась надъ разверзшимися въ роковую ночь могилами – маленькая бѣлокурая дѣвочка въ бѣломъ платьѣ, держась за руку донны Мерседесъ, вошла въ мрачныя сѣни монастырскаго помѣстья, но осматривалась кругомъ большими испуганными глазами и спрятала свое маленькое личико въ складкахъ тетинаго платья, какъ это сдѣлалъ нѣкогда бѣдный мальчикъ въ голубой бархатной курткѣ.

И женщина, которая тогда сильно побранила за это мальчика, такъ какъ, по ея мнѣнію, не было дома, болѣе прекраснаго, почтеннаго и привлекательнаго, чѣмъ ея родной домъ въ монастырскомъ помѣстьѣ, теперь невольно окинула взоромъ стѣны и потемнѣвшій потолокъ и все это показалось ей перекосившимся и покривившимся, точно постарѣвшимъ за ночь, какъ будто бы со сломанной волей лежавшаго на носилкахъ и старое „соколиное гнѣздо“ Вольфрамовъ такъ одряхлѣло, что кривыя балки не выдержатъ тяжести обрушившихся на нихъ обломковъ стѣнъ, когда разрушится мрачное монастырское строеніе.

– Я не останусь здѣсь долѣе, чѣмъ требуетъ долгъ, – какъ бы безсознательно сказала маіорша дрожащими губами и, поднявъ дѣвочку съ полу, прижала ее къ своей груди. Донна Мерседесъ, какъ бы движимая какимъ-то непреодолимымъ побужденіемъ, съ живостью протянула ей руку. Эта молодая величественная женщина, въ жилахъ которой текла гордая кровь, пришла, какъ вѣрная дочь, утѣшить и поддержать ее, не обращая вниманія на то, что офиціально вступила въ домъ, обезчещенный преступленіемъ… И хотя она была дочъ его и ненавистной „второй“ жены, вмѣстѣ съ тѣмъ она была сестра Феликса, которая нѣжно любила брата и ухаживала за нимъ до самой смерти, которая одна оставалась при его дѣтяхъ, – всѣ прочіе лежали въ землѣ, недоступные для мщенія. И маіорша обратила бы оружіе противъ себя, еслибы распространила мщеніе на невинную, на единственную особу, съ которой она могла говорить о прошломъ, когда она любила и дѣйствительно жила… He пора ли было снова поискать солнечнаго тепла любви, когда такъ близко надвигался холодъ старости.

Въ то время какъ бури судьбы бушевали надъ монастырскимъ помѣстьемъ, очищая его, въ белъ-этажѣ сосѣдняго дома Шиллинговъ чувствовалась душная тяжелая атмосфера.

Хозяйка дома была все еще больна, и прислуга, вращавшаяся около нея находила, что фрейлейнъ фонъ Ридтъ, которая за ней ухаживала, занимала въ высшей степени тяжелый постъ. Она никогда не теряла терпѣнія и такъ спокойно выслушивала обращенныя къ ней сердитыя слова и брань, какъ будто и не слыхала ихъ. Иногда, впрочемъ, выпадали и тамъ тихіе спокойные дни, и тогда баронесса не знала, какъ и чѣмъ отблагодарить фрейлейнъ фонъ Ридтъ за ея любовь и доброту, – недоставало только того, чтобы она становилась передъ ней на колѣни. Такая перемѣна происходила всегда по полученіи письма съ извѣстнымъ почтовымъ штемпелемъ.

Баронесса все еще продолжала попрежнему безпокойно ходить по комнатамъ и заламъ, но не выходила изъ своихъ комнатъ. Только одинъ разъ садовникъ видѣлъ, какъ она около полуночи ходила взадъ и впередъ около мастерской, пока ни пришла за ней фрейлейнъ фонъ Ридтъ и ни увела ее въ домъ послѣ горячаго разговора, во время котораго баронесса гнѣвно топала ногами.

Больше всего ее видали на террасѣ. И тамъ она также безпокойно ходила между апельсинными деревьями и всегда около балюстрады, окружавшей террасу съ восточной стороны. Оттуда ей видно было всю платановую аллею, и сквозь чащу деревьевъ проглядывалъ верхній этажъ мастерской, гдѣ помѣщался баронъ Шиллингъ. Тамъ же она и обѣдала съ фрейлейнъ фонъ Ридтъ и сидѣла съ книгой или вышиваньемъ въ рукахъ, но главнымъ образомъ терраса служила ей обсерваціоннымъ [40] пунктомъ, съ котораго она наблюдала за сношеніями между домомъ и мастерской. Ни одна порція кушанья, ни одна бутылка вина, снесенныя въ мастерскую, не ускользали отъ ея зоркихъ глазъ, a тѣмъ болѣе ни одно живое существо, ступившее на убитую гравіемъ дорожку аллеи.