В доме веселья

Они свернули на Мэдисон-авеню и пошли пешком в северном направлении. Она ступала рядом с ним широким легким шагом, и Селден явственно испытывал блаженство оттого, что она так близко. Изящная форма маленького ушка, приподнятая кудрявая прядь — ни один художник не создавал подобного, — длинные черные ресницы, густые и прямые. Все в ней было исполнено энергии и изящества, силы и красоты. Он смущенно чувствовал, что ее сотворение обошлось мирозданию недешево: должно быть, великое множество неказистых и уродливых людей были неким таинственным образом принесены в жертву ради ее появления. Селден знал, что те качества, которые выделяют ее из общего женского стада, были преимущественно внешними: как если бы тонкой, божественной глазурью покрыли самую обычную глину. И все же такое сравнение его не удовлетворяло, ибо от грубой текстуры не добиться тонкости, да и возможно ли, чтобы в силу обстоятельств прекрасный материал облекли в никчемную форму?

Как раз когда рассуждения Селдена дошли до этого пункта, выглянуло солнце, мисс Барт раскрыла зонтик, и его наслаждение оборвалось. Минуту-другую спустя она со вздохом остановилась.

— Боже, умираю от жары и от жажды, до чего же отвратителен этот Нью-Йорк! — Она огорченно оглядела унылую улицу. — Другие города летом надевают свои лучшие наряды, а Нью-Йорк, похоже, так и носит рубашку с закатанными рукавами. — Она обшарила взглядом переулки. — У кого-то хватило человеколюбия, чтобы высадить здесь несколько деревьев. Пойдемте в тень.

— Мне приятно, что моя улица получила ваше одобрение, — сказал Селден, когда они свернули за угол.

— Ваша улица? Вы здесь живете?

Лили с интересом рассматривала кирпичные и белокаменные фасады домов, фантастическое разнообразие которых отражало извечную американскую погоню за новизной, но все они выглядели опрятно и приветливо благодаря тентам и ящикам с цветами.

— Ах да, ну конечно, это же «Бенедикт».[3] Какой симпатичный дом! Кажется, я не бывала здесь прежде. — Она оглядела многоэтажное здание с мраморным крыльцом и псевдогеоргианским фасадом. — Где тут ваши окна? Вон те, под опущенными маркизами?

— На последнем этаже? Да.

— И тот уютный балкончик тоже ваш? Как там, наверное, прохладно!

Он помедлил минуту.

— Хотите посмотреть? — предложил он. — Я угощу вас чаем, и вы ни одного зануды там не встретите.

Ее румянец стал более насыщенным, она все еще владела искусством краснеть в нужный момент, однако приняла предложение так же непринужденно, как он его сделал.

— А почему бы и нет? До чего заманчиво — рискну, пожалуй, — решилась она.

— О, я вовсе не опасен, — сказал он, вторя ей.

По правде сказать, никогда она не нравилась ему так, как в этот миг. Селден знал, что она согласилась без всякой задней мысли: он никогда не входил в ее расчеты, оттого-то и было так неожиданно и даже свежо ее внезапное согласие.

На пороге он остановился в поисках ключа:

— Сейчас там никого, но у меня есть слуга, который обязан приходить по утрам, и может быть, он расставил чайные приборы и приготовил какой-нибудь пирог.

Он провел ее в узкий коридор, увешанный старыми литографиями. Она заметила на тумбочке ворох писем и записок вперемешку с перчатками и тростями, затем они оказались в библиотеке — темноватой, но совсем не мрачной: полки с книгами до самого потолка, благородно поблекший турецкий ковер, заваленное бумагами бюро и, как и было обещано, сервированный к чаю низенький столик у окна. Ветерок, напоенный свежими ароматами резеды и петуний, цветущих в балконном ящике, играл миткалевыми занавесками.

Лили с облегченным вздохом нырнула в одно из потертых кожаных кресел.

— Как восхитительно, наверное, жить по своему собственному разумению в таком вот уголке! Быть женщиной — что за ничтожная доля.

Она откинулась на спинку кресла, упиваясь своим неудовольствием.

Селден рылся в буфете в поисках пирога.

— Женщины, по-моему, тоже пользуются привилегией иметь квартиру, — заметил он.

— Ах, лишь гувернантки да вдовы. Но только не девушки — бедные-несчастные девушки на выданье!

— Но я даже знаком с одной девушкой, у которой есть квартира.

Лили подскочила в кресле от удивления:

— Да?

— Да, — кивнул он, извлекая вожделенный пирог из недр буфета.

— А, я знаю, о ком вы, — о Герти Фариш. — Она кривовато усмехнулась. — Однако я говорила о девушках на выданье, и к тому же место там ужасное, служанки нет и еда сомнительная. Кухарка у нее еще и прачка, и у всех блюд мыльный привкус. Ну, знаете, я бы такого ни за что не потерпела.

— Так не обедайте с ней в те дни, когда у них постирушка.