В доме веселья

Она справится — да, она справится с этим, но что от нее останется назавтра? Перспектива исчезла, подмяв под себя завтра, а на его останках возникло послезавтра — дни роились вокруг нее визжащей толпой. Надо остановить их, заставить умолкнуть хоть на несколько часов, ей нужно немедленно окунуться в забвение. Лили протянула руку и отмерила успокоительных капель в стакан, но при этом она знала, что они бессильны против сверхъестественной ясности ее мозга. Она давно уже увеличила дозу до предела, но сегодня чувствовала, что должна добавить еще. Лили знала, что немного рискует, помня предупреждения аптекаря. Можно уснуть и больше не проснуться. Но, в конце концов, это же один случай из ста: действие лекарства непредсказуемо, да и несколько лишних капелек к обычной дозе, вероятнее всего, лишь добудут ей отдых, в котором она так отчаянно нуждается…

Правду сказать, Лили не слишком раздумывала: физическая жажда сна была ее единственным стойким ощущением. Сознание сжималось от вспышек мысли, как зрачки инстинктивно сужаются при вспышках света, — темнота, ей нужна была только темнота, во что бы то ни стало, любой ценой. Лили села на постели и залпом выпила содержимое стакана, а потом задула свечу и легла.

Она лежала тихо-тихо, ожидая, когда снотворное начнет действовать и придет чувственное наслаждение. Лили заранее знала, какой облик оно примет: постепенно утихнет внутренняя дрожь, мягко нахлынет покорность, словно невидимая рука сотворит над ней магические пассы во тьме. В этой медлительности и нерешительности было особенное очарование: как восхитительно наклониться и заглянуть вниз, в темную пучину бессознательности. Казалось, что сегодня лекарство действует еще медленнее, чем всегда: каждый мятежный всплеск нужно успокоить по очереди, и прошло время, прежде чем Лили почувствовала, как нервы впадают в прострацию, словно часовые, засыпающие на своих постах. Но постепенно ее охватила полная покорность, и она удивлялась, что это заставило ее так суетиться и беспокоиться. Теперь-то она видела, что не о чем волноваться, к ней возвратилось ее нормальное восприятие жизни. В конце концов, что такое завтра? Ей хватит сил, чтобы прожить и его. Лили никак не могла вспомнить, чем так пугал ее завтрашний день, но это ее уже не беспокоило. Несчастья позади, теперь она счастлива, прежде ей было одиноко, а теперь одиночества и след простыл.

Лили шевельнулась, повернулась на бок и внезапно поняла, почему она больше не чувствует одиночества. Как ни странно, но оказалось, что дочка Нетти Стразер здесь — лежит у нее на руке: Лили чувствовала тяжесть ее головки у себя на плече. Непонятно, как она здесь оказалась, но Лили не удивлялась, она чувствовала только нежные, пронзительные токи тепла и радости. Лили устроилась поудобнее, обняла пушистую детскую головку и затаила дыхание, чтобы ни один звук не потревожил спящее дитя.

Вот так она лежала и думала о том, что должна кое-что сказать Селдену, одно слово, которое вдруг нашлось, и с ним все станет ясно между ними. Лили попыталась повторить это слово, смутно светившееся на дальнем краю сознания, она боялась его забыть, когда проснется. Надо только не забыть его, и как только она скажет это слово Селдену, все сразу станет хорошо.

Медленно мысленные очертания слова меркли, Лили обволакивал сон. Она слабо воспротивилась ему, нельзя спать, нужно же следить за ребенком, но и это чувство постепенно растворилось в неопределенном ощущении сонного покоя, сквозь который внезапно мрачная вспышка одиночества и муки пробила себе путь.

Лили дернулась, окоченевшая, дрожа от ужаса, на миг ей показалось, что она потеряла ребенка. Но нет, она ошиблась, легкая тяжесть его тельца все еще с ней. И снова ее окутало тепло, она отдалась ему, погрузилась в него и уснула.

Глава 14

А следующее утро выдалось погожим и ясным, воздух обещал скорое лето. Косые солнечные лучи радостно сквозили вдоль по улице, на которой жила Лили, скрадывая проплешины и волдыри на облупленном фасаде, золотили облезлые перила на крыльце и торжествующе выбивали радужные отсветы из потемневшего оконного стекла.

Когда день так созвучен с внутренним настроением, его дыхание опьяняет, и Селден, спеша по улице, исполненной скудных утренних надежд, чувствовал юношеский трепет, предвещающий приключение. Он отчалил от привычных берегов и пустился в одиночное плаванье по морю эмоций, которого нет ни на одной карте. Все его прошлые идеалы и вкусы остались позади, корабль лег на новый курс, ведомый новыми звездами.