В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941–1945

Танкисты вылезли. Чумазые. Смеются. «Где немцы?» Ребята им на трупы показали. А трупов немецких кругом было много навалено. Прихватили мы их тут: мы с одной стороны, а танкисты – с другой.

Потом мы шли через аэродром. На взлетной полосе стояло много немецких самолетов. Сожженных и целых. Видимо, горючего у них уже не было. Мы смотрели на них и радовались: эти летать уже не будут. Повсюду стояли машины, бронетранспортеры, танкетки, танки. Немец под Орлом много всего побросал.

Следом за нами шли трофейные части.

– Как-то раз, еще перед штурмом Орла, остановились мы в одной деревне. Заняли хату. Весь наш минометный расчет разместился. Поужинали. Легли. Спим. А немец из миномета по нашей хате и ударил. Был у них 120-миллиметровый миномет. Крупный калибр. Первая мина прошла с перелетом. Вторая – недолет. Третья, мы сразу поняли, наша – ждем. Так и случилось. Мы, четверо, лежали на полу. А пятый наш боец, Воронов, залез в печку. Печку мы с вечера вытопили. Вот он и залез туда, чтобы в тепле поспать. Малярия у него начиналась. На фронте, когда долго на передовой, в окопах, в сырости и холоде, малярия прихватывала. Многие болели. В Орловской области устья в печах широкие. Сделаны так для того, чтобы париться.

Мина ударила в верхнюю часть стены. Разорвалась со страшным треском. Все снесла. И осколками, надо ж, никого и не задела. Наши осколки, видать, все в бревна верхние пошли. А Воронов – в печке, ему осколки не страшны. Только вот завалило нашего бойца кирпичами. Разобрали мы печь, вытащили Воронова, а он черный весь, как уголь, только глаза сверкают. Глянули мы на него, спросили: «Не ранен?» – «Нет. Только что-то холодно…» А его всего трясет – то ли приступ малярии, то ли от страха. Мы рассмеялись. Стали откапывать свое добро, оружие.

Делать нечего, остались без ночлега, пошли в соседнюю хату, в другой расчет.

– После второго ранения я в составе группы офицеров, только что получивших звания, – человек восемь нас было – прибыл в свой 1320-й стрелковый полк. Наша 50-я армия наступала, дивизии двигались вперед. Лето сорок третьего. Мы оказались на правом крыле Курской дуги. Я там и дня не провоевал. Ну ладно, расскажу все по порядку…

Прибыли мы. А штабники нам: «Ребята, оставайтесь пока у нас. Тут переночуете, а утром получите людей, назначения. Вот вам землянка свободная, отдыхайте». Ну что ж, хорошо. Мы – спать.

Утром просыпаемся – тишина. Вышли мы из землянки: что такое? Был полк – нет полка. Оказывается, ночью поступил срочный приказ сняться и идти вперед. Полк пошел преследовать отходящего противника, чтобы тот не успел закрепиться на промежуточных позициях. А про нас, только что прибывших, впопыхах забыли.

Кинулись и мы следом за наступающими.

Часам к шести вечера я догнал-таки свой батальон.

Докладываю комбату: «Старший лейтенант Олимпиев прибыл из госпиталя для дальнейшего прохождения службы…» Докладываю как положено по уставу. А командир батальона, гляжу, злой. И говорит мне зло: «Мне минометчиков не надо! У меня в пехоте командиров взводов не хватает! Принимай пехоту!» Я ему снова напомнил, что я минометчик. «Не разговаривать! Принимай, говорю, пехоту! Взвод!» Ладно, пехоту так пехоту. Я хоть и минометчик, но с пехотой всегда воевал в одной траншее. Не оплошаю, думаю. «А где мой взвод?» – спрашиваю комбата. «Вон твой взвод!» – и указывает мне на горстку солдат. Человек пятнадцать – двадцать пытаются атаковать станцию Зикеево. Это под Жиздрой. Курская дуга и до наших мест дотянулась. «Давай к ним и поднимай в атаку! Приказ ясен?» – «Ясен», – говорю. А что тут неясного? Спасать провалившуюся атаку…

Что делать? Во рту у меня сразу пересохло.

Надел каску. Вынул пистолет. Пошел. Потом пополз. Дополз, помню, до загородки какой-то – низенький плетень… Солдаты вверенного мне взвода лежат рядом. Кто где. Лежат постреливают. Кто окапывается, кто уже окопался. Противник бьет из пулеметов – головы не поднять. Кричу: «Взвод! Я новый ваш командир! Слушай мою команду! В атаку! Вперед!» Ни хрена никто не встает и команду мою не слушает. Взвод разбросан. Залегли там, где немцы их прижали. Лежат. Попробуй подними их на пулеметы! Некоторые, смотрю, еще быстрее лопатками заработали – окапываются. Народ-то, видать, бывалый. Поняли, что дело – дрянь. Опять кричу: «В атаку! Вперед!» Лежат. Что ж делать? Комбат, видимо, за моими действиями в бинокль наблюдает, материт: мол, какой ты к черту минометчик, если пехоту в атаку поднять не можешь?..

Неподалеку лежит сержант. Видимо, он до меня и командовал людьми. Перевалился на спину, кричит мне: «Лейтенант! Какая к черту атака? Положат всех! Окапывайся! А там видно будет!» Так, думаю, ребята, точно, бывалые. Но с назначением мне все же не повезло. И с комбатом тоже.

А немцы меня, видимо, уже заметили: ага, появился офицер, пытается поднять людей в атаку…