В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941–1945

Я разогнал машину насколько мог. Педаль газа на всю катушку! Руль держал так, что потом пальцы едва разжал. Опомнился, лишь когда машины остались далеко позади. Лес рядом. Мчался к нему и все ждал взрыва. Но Бог миловал. За мною ехал Гавриленко с лейтенантом. В лесочке остановились. Покурили. Посмеялись. Посмотрели на свой след в поле. Перестроились: Гавриленко поехал первым.

Вскоре нашли съезд на лед замерзшей речки. Речушка была узкой, русло порой круто поворачивало то влево, то вправо, то почти в обратную сторону, а потом опять назад. Мы старались держать предельную скорость. Давалось это непросто. На поворотах нас так заносило, что бортами мы цепляли берега. У меня аж дух перехватывало. Никогда прежде я так лихо не ездил. А тут еще с таким грузом. Я смотрел на идущую впереди машину, на то, как о мерзлые берега бились ее борта, и думал с ужасом, что вот-вот рванет. В кузове Гавриленко были мины для ротных минометов и пехотные гранаты. Мины были полностью готовы к стрельбе: со взрывателей были сняты предохранительные колпачки. Иногда приходилось тормозить, но машины волокло прямо в береговые обрывы. Я боялся пробить радиатор. Вскоре лес кончился, и мы выехали в поле.

В поле послышались взрывы, стрельба. Впереди поднимался черный дым. Иногда снаряды залетали к речке и рвались неподалеку. То справа, то слева. И все же до деревни мы добрались благополучно. Остановились под крутым обрывистым берегом. Берег скрывал нас от противника. Снаряды время от времени рвались совсем рядом. Шипели осколки, иногда, на излете, падали прямо под ноги.

Сразу же, не мешкая, начали разгружать боеприпасы. Бойцы нас давно уже ждали и ящики с минами уносили сразу на огневые. Заработала и наша артиллерия. Орудия до нашего приезда молчали без снарядов. Немцы, видимо, заметили, как мы проскочили к деревне по льду речушки, и усилили огонь. Тогда было решено выгрузить мины и снаряды в выемку прямо под берегом.

Пока разгружались, к машинам начали подтаскивать раненых. Некоторые сами ползли к речке. Невдалеке стояли два стога сена. Там был оборудован пункт первой медицинской помощи. Мы и оттуда забрали всех раненых.

Погрузили мы людей, стали думать, как же теперь отсюда выбраться? Немцы ведут усиленный огонь, ждут, когда наши машины снова появятся на открытом пространстве поля. В поле берега речки не такие глубокие. Москаленко говорит: «По льду не проскочим, очень крутые повороты, они гасят скорость». Поднялись на берег, стали прикидывать, где бы проехать более скрытно. И тут вокруг нас стали рваться мины. Мы залегли, поползли к речке, скатились вниз, огляделись. Вверху все еще рвались мины. Делать нечего, решили ехать по льду. Оставалось одно: набрать побольше скорость и как можно быстрее проскочить эти два-три километра, которые немцы простреливали особенно сильно.

Выскочили на открытое место. И тут же вокруг моей машины стали рваться мины. Изо всех сил я давил на педаль газа. Мины порой ложились совсем рядом. Скорость держал под восемьдесят, но казалось, что машина движется очень медленно и что мы прекрасная добыча для немецких минометчиков, которую они уже не упустят. Мчавшаяся впереди машина Гавриленко засыпáла мое лобовое стекло снежной пылью. Иногда я все же не успевал выворачивать, передние колеса натыкались на берег, и машину подбрасывало так, что я не только головой, но и спиной бился о потолок кабины. Мы мчались и мчались, и конца этой гонке, казалось, не было. И вдруг заметил: разрывы мин постепенно стали отставать, а вскоре и вовсе остались позади.

Я разогнал свою машину так, что вскоре обогнал Гавриленко. Въехал в лесок, затормозил. Стал поджидать его. Мне было хорошо видно, как Гавриленко мчится по ледяной извилистой дороге и его преследуют разрывы мин. Теперь весь огонь они сосредоточили на нем.

Но и напарника моего они не достали. Гавриленко подъехал ко мне, затормозил. Лобовое стекло его машины было пробито осколком. Осколок прошел между Гавриленко и лейтенантом и застрял в спинке сиденья. Часть правого борта была расщеплена, а задний тащился на одной петле. Тент тоже наполовину сорвало, он держался на передних стойках и тащился сзади по льду. Раненые, лежавшие в кузове, почти все были переранены вторично. Мы начали перевязывать их, чтобы не истекли кровью. Мои раненые были все целы. Машина тоже почти не пострадала. Был только пробит в одном месте капот и осколком оторвало переходную коробку проводов катушки зажигания. К счастью, провода оказались неповрежденными. Заглохни я в поле, страшно подумать, что было бы со мной и ранеными.

Раненых мы привезли в Тулу и сдали по назначению.

Мне еще раз пришлось возить снаряды в Струково, а обратно – раненых. Но уже в дороге нас так прицельно не обстреливали. В тот же день я узнал, что тяжело ранен бывший мой командир 8-й роты лейтенант Сосункевич. Уже будучи раненым, он несколько часов руководил боем и не покинул своего окопа, пока окончательно не стало ясно, что немцы отступили от Струкова.