В дороге

Я проснулся с сильной головной болью. Слим уехал – думаю, что в Монтану. Я вышел на улицу. И там, в голубом воздухе, я впервые увидел вдали огромные снежные вершины Скалистых гор. Я сделал глубокий вдох. Мне было нужно немедленно добраться до Денвера. Сперва я съел завтрак, скромный тост, кофе и одно яйцо, а затем выбрался из города на шоссе. Фестиваль Дикого Запада всё ещё продолжался; шло родео, и крики и прыжки должны были начаться снова и снова. Я оставил их позади. Я хотел увидеть свою шайку в Денвере. Я прошёл по железнодорожному путепроводу и добрался до кучки бараков, где расходились две трассы, обе на Денвер.

Я выбрал ближнюю к горам, чтобы на них смотреть, и начал голосовать. Меня сразу подвёз молодой парень из Коннектикута, который ездил по стране в своей колымаге и рисовал; он был сыном редактора на Востоке. Он болтал и болтал; меня тошнило от выпивки и от высоты. В какой-то момент мне почти пришлось высунуть голову в окно. Но к тому времени, когда он высадил меня в Лонгмонте, Колорадо, я уже чувствовал себя нормально и даже начал рассказывать ему о состоянии моих собственных путешествий. Он пожелал мне удачи. В Лонгмонте было прекрасно. Под огромным старым деревом была зелёная лужайка рядом с заправкой. Я спросил дежурного, могу ли я там поспать, и он сказал «конечно»; поэтому я вынул шерстяную рубашку, лёг на неё лицом, выставив локоть, и какой-то миг смотрел одним глазом на снежные Скалистые горы под палящим солнцем. Я проспал два восхитительных часа, единственным дискомфортом был случайный колорадский муравей. «И вот я в Колорадо!» – продолжал я радостно думать. – «Чёрт! чёрт! чёрт! Я это сделал!» И после освежающего сна, наполненного паутинными мечтами о моей прошлой жизни на Востоке, я встал, умылся в мужской комнате на вокзале и пошёл, ладный и скользкий, как скрипка, и взял себе богатый густой молочный коктейль в придорожном ларьке, чтобы добавить немного холода в мой горячий, измученный желудок.

Между прочим, одна очень красивая колорадская девочка встряхнула меня этими сливками; она была вся в улыбках; я был благодарен, это перевесило прошлую ночь. Я сказал себе: «Вау! Каким же будет Денвер!» Я вышел на эту жаркую дорогу, и отсюда поехал на новой брендовой машине, которую вёл бизнесмен из Денвера лет тридцати пяти. Он шёл под семьдесят. Во мне всё звенело; я считал минуты и вычитал мили. Прямо впереди, над золотыми пшеничными полями под далёкими снегами Эстеса, я наконец-то увижу старый Денвер. Я представлял себя в баре в Денвере этим вечером, со всей шайкой, я предстану перед ними странным и оборванным, как Пророк, который прошёл через всю страну, чтобы принести тёмное Слово, и у меня было одно только Слово: «Вау!» Мы долго и тепло обсуждали с этим мужчиной наши жизненные схемы, и, прежде чем я успел это понять, мы уже ехали среди оптовых фруктовых рынков в пригородах Денвера; там были дымовые трубы, дым, товарные дворы, здания из красного кирпича и далёкие здания из серого камня в центре города, и вот я уже в Денвере. Он высадил меня на Лаример-стрит. Я вышел с самой озорной улыбкой радости в мире, среди старых бомжей и мятых ковбоев Лаример-стрит.

6

В те дни я не знал Дина так хорошо, как сейчас, и первым делом я решил найти Чада Кинга, что я и сделал. Я позвонил ему домой, поговорил с его матерью – она сказала: «Сал, что ты делаешь в Денвере?» Чад – стройный белокурый юноша со странным лицом колдуна, увлечённый антропологией и доисторическими индейцами. Его нос мягко и почти кремово клевал из-под золотой вспышки волос; в нём были красота и изящество крутого западного парня, который танцевал в придорожных заведениях и немного играл в футбол. Когда он говорит, слышен дрожащий звон. «Сал, что меня всегда привлекало в индейцах Равнин, так это то, что они смущались после того, как похвалялись количеством своих скальпов. У Рэкстона в Жизни на Дальнем Западе есть индеец, который краснеет как рак, потому что он снял слишком много скальпов, и он в безумии бежит на равнины, чтобы укрыться от своей славы. Чёрт, меня это трогает!»

Мать Чада разъяснила мне, в сонный денверский полдень, что он занят плетением индейских корзин в местном музее. Я ему туда позвонил; он приехал и забрал меня в своём старом Форде, который был ему нужен, чтобы ездить в горы на раскопки индейских объектов. Он зашёл на автостанцию в джинсах и широко улыбнулся. Я сидел на полу на своей сумке и разговаривал с тем же моряком, с которым был на автостанции в Шайенне, расспрашивая его, что случилось с блондинкой. Ему было так скучно, что он не ответил. Мы с Чадом сели в его маленькое купе, и первым делом ему надо было забрать карты в администрации штата. Затем ему надо было встретиться со старым школьным учителем и так далее, я же хотел выпить пива. И в глубине моего сознания была дикая мысль: где Дин и что он делает прямо сейчас? Чад раздружился с Дином по какой-то странной причине, и он даже не знал, где тот живёт.

«А Карло Маркс в городе?»