В дороге

«Ты не можешь остановить машину!» – крикнул Карло во весь голос. Пели первые птицы.

«Теперь, когда я подниму руку», – сказал Дин, – «мы перестанем говорить, мы оба осознаем чисто и без всяких хлопот, что мы просто прекращаем говорить, и мы возьмём и заснём».

«Ты не можешь остановить машину таким образом».

«Стоп машина», – сказал я. Они взглянули на меня.

«Он не спал всё это время, слушая. О чем ты думал, Сал?» Я сказал им, что я думаю, что они поразительные маньяки, и что я провёл всю ночь, слушая их, как человек, наблюдавший за механизмом часов, которые забрались на перевал Бертхауд, будучи самыми изящными часами в мире. Они улыбнулись. Я наставил на них палец и сказал: «Если вы продолжите в том же духе, вы оба свихнётесь, но мне интересно, что с вами произойдёт».

Я вышел от них и поехал к себе на трамвае, и горы Карло Маркса из папье-маше розовели в свете огромного солнца, встававшего над восточными равнинами.

9

Вечером я присоединился к этой поездке в горы и не видел Дина или Карло в течение пяти дней. Бэйб Роулинс взяла на выходные машину у своего работодателя. Мы принесли костюмы, развесили их на окнах машины и поехали в Сентрал-Сити, Рэй Роулинс за рулём, Тим Грей устроился сзади, а Бэйб спереди. Это было моё первое знакомство с внутренними районами Скалистых гор. Сентрал-Сити – старый посёлок старателей, который когда-то называли Самой Богатой Квадратной Милей в Мире, где старые стервятники, бродившие по холмам, обнаружили настоящую золотую жилу. Они разбогатели за одну ночь и построили красивый маленький оперный театр среди своих хижин на крутом склоне. Сюда приезжала Лилиан Рассел и оперные звёзды из Европы. Затем Сентрал-Сити стал городом-призраком, пока энергичные типы из Торговой Палаты нового Запада не решили возродить это место. Они привели в порядок оперный театр, на сцену которого теперь каждое лето выходили звёзды Метрополитен-оперы. Это был большой фестиваль. Туристы приезжали отовсюду, даже голливудские звёзды. Мы заехали на гору и обнаружили узкие улочки, переполненные модными туристами. Мне вспомнился Мейджоров Сэм, и Мейджор был тут как тут. Он демонстрировал всем свою широкую общительную улыбку, искреннее охая и ахая. «Сал», – закричал он, взяв меня за руку, – «ты только взгляни на этот старый город. Подумай, как это было сто – какого чёрта, всего восемьдесят, шестьдесят лет назад; у них была опера!»

«Йе», – сказал я, подражая одному из его персонажей, – «но вот они здесь».

«Ублюдки», – ругнулся он. И пошёл дальше, гордый собой, с Бетти Грей под руку.

Бэйб Роулинс была предприимчивой блондинкой. У неё на примете был старый старательский дом на окраине городка, где мы, мальчики, могли остановиться; нам надо было только сперва его очистить. Ещё мы могли устраивать там роскошные вечеринки. Это была старая хижина, с толстым слоем пыли внутри, с верандой и колодцем на заднем дворе. Тим Грей и Рэй Роулинс закатали рукава и начали её отмывать – основная работа, которая заняла у них весь день и часть вечера. Но у них было ведро пивных бутылок, и всё шло отлично.

Что до меня, я намеревался в этот день пойти в оперу, с Бэйб под ручку. На мне был костюм Тима. Всего несколько дней назад я приехал в Денвер, как бродяга; теперь я был весь такой из себя в костюме, под ручку с красивой, хорошо одетой блондинкой, раскланиваясь со знаменитостями и болтая в вестибюле под канделябрами. Интересно, что сказал бы Миссисипи Джен, если бы он меня увидел?

Давали Фиделио. «Ужасный мрак!» – рыдал баритон, вставая из тьмы под надгробной плитой. Я плакал. Вот так и я вижу жизнь. Я так увлёкся оперой, что на время забыл обстоятельства моей безумной жизни и затерялся в великих скорбных звуках Бетховена и богатых рембрандтовских тонах его истории.

«Ну, Сал, как тебе нынешняя продукция?» – гордо спросил Денвер Д. Долл, когда я вышел на улицу. Он был связан с оперной ассоциацией.

«Ужасный мрак, ужасный мрак», – ответил я. – «Круче некуда».

«Теперь тебе надо встретиться с членами труппы», – продолжал он в своём официальном тоне, но, к счастью, он забыл об этом среди всей кутерьмы и исчез.

Мы с Бэйб вернулись в старательскую хижину. Я снял свои шмотки и присоединился к парням на уборке. Это была огромная работа. Роланд Мейджор сидел посреди передней комнаты, которая уже была убрана, и отказывался помогать. На столике перед ним стояла бутылка пива и стакан. Мы носились вокруг с вёдрами воды и вениками, а он предавался воспоминаниям: «Ах, если бы вы могли поехать со мной, и пить чинзано, и слушать музыкантов Бандоля, вот это жизнь. А потом ещё летняя Нормандия, деревянные башмаки, прекрасный старый кальвадос. Давай, Сэм», – сказал он своему незримому приятелю. – «Достань вино из воды и давай посмотрим, как оно остыло, пока мы рыбачим». Прямо Хемингуэй, один в один.