В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря

Сейчас уже недостаточно делать самое необходимое и сберегать силы. Надо во что бы то ни стало привести себя в форму. Нужно больше еды. Втаскиваю на борт тянущуюся за кормой на буксире «морскую ферму», и острием ножа отковыриваю обосновавшихся там морских уточек. В питьевую воду добавляю немного ржавчины, соскобленной с металлических банок, в надежде несколько пополнить запасы железа в своем организме и таким образом уменьшить анемию.

Я обращаюсь к лентяю и бездельнику, забравшему власть над моим телом, и долго уговариваю его опуститься на колени у входа и подкараулить еще одну дораду. Сначала тело ведет себя очень вяло. Появляется дорада. Неуклюжий удар копья разбрызгивает воду. Конечно же, промах. Вот еще одна. Снова промах. Но движение разогнало в жилах кровь, и мое физическое «я» пробудилось от спячки. С третьей попытки я глубоко всаживаю свое оружие в спину выплывающей из-под днища рыбины. Она судорожно бьется, стремясь освободиться, и тащит меня через борт в море. Начинаю водить ее, как будто она сидит на крючке, привязанном к легкой леске, чтобы не сломать и не погнуть острогу. Однако надо поскорее втягивать ее на плот, пока она не сорвалась. Не обращая внимания на рывки и толчки, я перехватываю ружье поближе к ее телу и тогда вытаскиваю свою добычу, не боясь погнуть драгоценное копье. Сбрасываю рыбину на расстеленный для защиты «палубы» кусок парусины. Прижав дораду коленями, подсовываю ей под голову, сразу за жабрами, разделочную доску, всаживаю нож в боковую линию рыбины и резким поворотом лезвия ломаю ей позвоночник. Обычно я сначала разделываю рыбу, но сейчас я слишком голоден и поэтому только потрошу ее, а все остальное откладываю на потом.

Я закусываю рыбьими потрохами. И оживаю, словно мне впрыснули свежую кровь. Рыбье брюхо, кажется, чем-то набито. Вспарываю его, и оттуда вываливаются пять полупереваренных летучих рыбок. Поколебавшись, пробую одну из них на вкус, и меня едва не выворачивает. Собираю эту гадость и швыряю обратно в море. Не успели они еще плюхнуться в воду, как меня осенило! Глупец! Надо было их сперва помыть и тогда попробовать еще разок! Ладно, в следующий раз так я и сделаю. Подумать только, сколько добра пропало понапрасну! Подтираю разлившийся по полу желудочный сок дорады и снова принимаюсь за ее разделку. Обливаясь потом от зноя, я, сидя на корточках, тружусь, разрезая на куски тело дорады. Дважды даю себе передышку, чтобы вытянуть ноги и расправить затекшие колени и спину. Разделка рыбы — тяжелая работа, но я тороплюсь, чтобы скорей насладиться отдыхом. В работе я всегда следую этому правилу — постоянно подгоняю сам себя, пока не закончу, и затем предаюсь полному покою.

Я протыкаю в рыбных ломтиках дырки, чтобы нанизать их на веревочку. Вдруг — БАЦ! — и я оказываюсь зажатым между камерами, затем «Уточка», спружинив, восстанавливает свою обычную форму и спокойно плывет себе дальше. Мне достаточно секунды, чтобы оправиться от шока. Средняя высота волн составляет всего около трех футов, но впереди, удаляясь от меня, лениво плывет огромное чудовище. Пожав плечами, я возвращаюсь к прерванной работе. Такого рода неожиданности стали для меня привычными.

Солнечный опреснитель сплющился и лежит на носу как блин. Должно быть, ему изрядно досталось на этот раз. Я дую изо всех сил, но воздух в нем не задерживается. В донце опреснителя, сделанном из специальной ткани, которая пропускает избыточную морскую воду, а в мокром состоянии становится воздухонепроницаемой, сейчас красуется дыра. От бесконечного чередования циклов намокания и высыхания и постоянного трения о камеру плота ткань обветшала. Меньше тридцати суток эксплуатации — а этот агрегат уже начал выкидывать фортели. До сих пор мне так и не удалось привести запасной опреснитель в рабочее состояние. Чем дальше на запад, тем чаще я попадаю в полосу дождя, но в лучшем случае мне удается собрать шесть — восемь унций воды в неделю. Опять я оказался за критической чертой лицом к лицу с грозной опасностью. Впрочем, грозных опасностей мне в последнее время встречалось так много, что, можно сказать, они стали моими постоянными спутниками.

Делать нечего — я непременно должен наладить работу второго опреснителя, с помощью которого мне надо будет продержаться, возможно, и более тридцати дней. Наполненный воздухом, он напоминает мне раздувшегося клеща. Но где-то под пояском, сквозь который проходит круговая стропка, утекающий через крошечное отверстие воздух свистит на одной ноте до тех пор, пока весь баллон не испускает дух. Это отверстие, оказывается, расположено в самом углу, на выступающем шве, и заделать его с помощью липкой ленты никак невозможно. Вообще добиться водонепроницаемости не так-то просто даже в условиях оснащенной необходимым оборудованием судостроительной мастерской, но сделать что-либо воздухонепроницаемым — куда сложнее.