В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря

Я заново перевязал свою острогу, с особым тщанием обтянув каждый виток, чтобы нельзя было ни вытащить стрелу из ружья, ни расшатать обвязку. В результате у меня получается великолепное прочное орудие. По возможности стараюсь поддеть им акулу, но она уклоняется в сторону или уходит в глубину, все время огибая мой плот и оставаясь за пределами досягаемости. Иногда я попадаю в нее, но она даже не замечает таких комариных укусов. Я продолжаю работать. Надеваю на пробку хомут из пенопласта и опять накачиваю камеру. С каждой складочки сложенного в беззубую гримасу рта срываются воздушные пузыри, сливаясь в сплошной поток. Каждые полчаса шестьдесят качаний, или мои ноги будут болтаться в воде, как сосиски, — ешь кому не лень! Меня это злит все больше и больше. Но вот зверюга приближается к самому борту. Поджидаю ее с искаженным ненавистью лицом. Приподнявшись как можно выше, обрушиваюсь на нее всем своим весом, целя острогой в горизонтальную линию, проходящую по ее боку и голове. Чувствительность этого места так велика, что акула способна воспринимать колебания воды, вызванные бьющейся раненой рыбой, на расстоянии свыше четверти мили. В мгновение ока со скоростью космического корабля из «Звездных войн», совершающего прыжок в гиперпространство, чудовище исчезает из вида.

Гнусный океанский стервятник так и рыщет вокруг, кружит, подкарауливая добычу, выжидает своего часа.

Пропускаю поверх заплаты кусок линя, который провожу между петельным ушком, предназначенным для крепления веревочного трапа, и леером. Натянув этот линь, можно приложить к заплате достаточно большое давление извне, благодаря чему утечка воздуха существенно ослабевает. Добавляю туда же еще пару жгутов. В результате этих усилий «Уточке» требуется уже всего сорок качаний каждые два часа, но сердитое шипение разыскивающих лазейку змей не смолкает ни на минуту.

Физический труд сжигает последнюю энергию, еще оставшуюся в ноющих мышцах, но ничего не поделаешь, приходится работать не покладая рук. Надо опять запустить опреснитель и подкрепить свои иссякающие силы. Сушеной рыбы больше совсем не осталось. Когда в перерывах между своими охотничьими вылазками ко мне подваливают дорады, я поджидаю их в полной боевой готовности. Дважды, проверив обвязки на остроге, занимаю боевую позицию. Однако моей энергии едва хватает на охотничью стойку, охота же совсем не ладится. Мои неуклюжие и неточные выпады только баламутят воду и распугивают дорад. Но вот, наконец, одна из них подходит достаточно близко. Громко ухнув, я колю копьем и попадаю рыбе в спину, но насквозь ее не пробиваю. Рыба с невероятной скоростью начинает вращаться во круг кончика стрелы и в какое-то мгновение, столь краткое, что я не успеваю даже перехватить обеими руками свое оружие, исчезает, а моему изумленному взору предстает винтовая нарезка на тупом конце гарпуна. Менее чем за две секунды рыбина начисто отвернула привинченный там наконечник и ушла вместе с ним. Кажется, дорады дождались своего часа, чтобы устроить мне испытание. И вот они уничтожили мое судно, потом лишили меня оружия и теперь издевательски надо мной смеются. Ах, если бы я был морским существом! Рыбам не надо применять интеллект или искусственные орудия. Они просто плавают, размножаются и умирают. Я испытываю благоговейное восхищение перед сложностью и совершенством окружающего меня мира, но слишком утомлен, чтобы оценить его по достоинству. Я ничего не чувствую кроме бессилия и подавленности. От слабости мне трудно шевельнуть рукой, однако надо. Работы предстоит больше, чем когда-либо раньше.

Роюсь в мешке со снаряжением, выискиваю что-нибудь подходящее для нового наконечника. В одном из карманов мне попадается бойскаутский походный набор — нож, вилка и ложка из нержавеющей стали. Все эти годы он валялся у меня без дела, пока я не засунул его на всякий случай в аварийный мешок. Пожалуй, вилка или ножик сгодятся для наконечника. Прочнее всего вилка, ею вполне можно проткнуть спинорога. Но сначала я решил испробовать нож. Привязываю его к стержню стрелы за рукоятку, по возможности туго укладывая витки все того же белого шнура. В ноже есть два отверстия; через заднее я пропускаю один конец шнура и прикрепляю его к обвязке, держащей стрелу, а другой привязываю к рукоятке ружья. Теперь я его не потеряю, даже если он сорвется со стержня. Узкое лезвие, длиной в несколько дюймов, торчит на стреле вместо наконечника. Оно легко пружинит и гнется у меня в руках, и я сильно сомневаюсь, чтобы оно сослужило хорошую службу в охоте на дорад! Лучше я испытаю его для начала на спинорогах, хотя скорее всего слабенький кончик согнется, наткнувшись на их жесткую шкуру. Но спинороги держатся от меня подальше, словно зная, что я снова во всеоружии.