В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря

Пенопластовая пробка целиком выскочила из пробоины. Ну что же, значит, ее надо будет пришить и еще раз понизить в камере давление, которое растягивает собранные в узел края разрыва. Так как кратчайшее расстояние между двумя точками есть прямая, решаю задать своему плоту некоторую деформацию, чтобы при взгляде сверху он был похож на пончик с надкушенным с одной стороны краешком. Продергиваю линь от одного резинового ушка, держащего наружный леер, до другого поперек носа несколько раз и скручиваю стяжку до тех пор, пока мой плот не превращается в деформированный бублик. Затем провожу линь с носа на корму и набиваю его так, что плот складывается пополам, благодаря этому нос приподнимать над полом и разрыв в борту предстает перед моими глазами но всей своей красе. Шилом протыкаю маленькие дырочки по краям отверстия и в пробке, пропихиваю сквоз них тонкий шнурок и привязываю пробку на место. Как и уже неоднократно проделывал раньше, снова захлестываю ее петлей из толстого линя, делаю обвязку и все прочее, что необходимо. Но когда «Уточка» снова оказывается на плаву, по резиновым камерам немолчным эхом продолжает разноситься тонкий посвист утекающего сквозь заплату воздуха.

Еще одна мучительная ночь. На море стоит зыбь высотой от шести до десяти футов. С навеса на меня стекают струйки едкой морской воды. К пронзительной, жгучей боли от фурункулов добавились еще приступы пульсирующей боли в перетруженных мышцах.

27 марта,

день пятьдесят первый

В ДЕВЯТЬ ЧАСОВ УТРА МОЯ ЗАТЫЧКА ОПЯТЬ НАЧИНАЕТ пропускать воздух. Разделанные кусочки дорады упали на мокрый пол, теперь они неминуемо и очень быстро прогоркнут. Меня терзает боль от сотен незаживающих язв. Многие из них гноятся. На прошедшей неделе мне доводилось спать не больше четырех часов в сутки, пищи мне доставалось меньше чем по два фунта на день, а работал я почти без перерывов. Я начинаю впадать в панику.

Но это надо прекратить! Я должен запечатать проклятущую дыру! Не могу. Перетруженные руки не слушаются. Замолчи! Раз надо — значит надо. Выбора у тебя нет. Давайте, руки, ну пошевелитесь же! Я всеми силами стараюсь принудить свое избитое и измученное тело взяться за работу. Подползаю к борту, перевязываю заплату. Спускает. Перевязываю все сначала еще раз. Спускает! Раз за разом море с силой швыряет плот в пучину, волны окатывают меня водой, которая яростными потоками переливается через плот. Колющие спазмы, мучительные приступы боли, трепет и конвульсивные подергивания мышц, резкие прострелы… Я больше не могу! Я не справлюсь! Прекратить нытье! Туже, ты должен затянуть эти веревки! Отступать нельзя. Все плывет перед глазами. Слова отдаются гулким эхом. Забытые воспоминания. Руки трясутся, кожа лопается. Тяни сильнее, сильнее! Дыхание вырывается со стоном. Сжимаю помпу: пых! Сколько раз? Не знаю, не могу сосчитать. Наверное, триста. Теперь еще верхнюю камеру, эту девяносто раз. Руки мои выворачиваются из суставов, с меня будто заживо сдирают кожу. Сверху обрушивается очередная волна. Все скачет и трясется перед глазами. Спускает. Обвяжи ее снова, потуже. Стяни резину вокруг затычки. На носу безжизненно болтается опреснитель. Надо накачать камеру. Нажал, отпустил, нажал. Двести восемьдесят. Чуток передохни. Отдохнул — качай. Двести восемьдесят один… Спускает!

Валюсь с ног не в состоянии пошевельнуться. Левая рука у меня совсем онемела. Беру ее правой и кладу на грудь. Надо мной сгущается ночь. Очень холодно, но я даже не дрожу. Жизнь уходит из моего мертвеющего тела, мне остается только безвольно, как мокрой тряпице, носиться по морской поверхности. Двигаться сам я больше не способен. Онемение охватывает все члены. Это конец.

Мое тяжелое, прерывистое дыхание пресекается. Должно быть, пора. Восемь суток я бьюсь над тем, чтобы заткнуть дыру. Хватит, больше не могу. Океанские волны куда-то несут меня, заливают водой, колотят, но я не сопротивляюсь, я даже почти ничего не чувствую. Господи, как я устал. Райские кущи, нирвана, мокса — где они? Не вижу я их, не ощущаю. Одна сплошная тьма. Иллюзия это или реальность? Ах, это все лишь словесные игры религии и философии. Все слова нереальны. А время? Время — да. Минул пятьдесят один день, и еще у меня есть несколько часов. Сначала я споткнулся, потом упал и вот — погиб. Отчего это так, отчего? Вечность? Океан катит волну за волной. И я плыву по волнам, уплываю. Но нет. Я — другое дело. Углерод, вода, энергия, любовь. Это — продолжается. Они — плоть и кровь бытия, самого Бога; они — в вечном напряжении, в движении. А я погиб — пропал без следа.