В Древнем Киеве

Онцифор иногда останавливался, тяжело переводя дыхание и поджидая отстававших. Не все, как Онцифор, бежали по дороге, иные просто карабкались на гору. Песок со щебнем осыпался под ногами, ноги скользили, а руками люди цеплялись за камни, за кустарники, просто за землю, но все лезли и лезли вперед.

Чей-то терем на самой верхушке горы был ярко освещен.

— То княжеский дворец, — сказал Онцифор. — Пирует небось, со своими мужами, не чует, что незваные гости собрались к нему…

— А может быть, и чует и готовится к встрече, — сказал из темноты чей-то голос. — Думаешь, не было на вече соглядатаев?

— Братья! — покрывая шум и гомон толпы, закричал Онцифор. — Прежде всего спрашивать с Коснячка! К Коснячку на двор! К Коснячку!

— К Коснячку! — повторили люди, что были около Онцифора; отзывались и те, что только еще поднимались на гору.

Уже стояла громадная толпа у дубовых ворот Коснячковых хором, но не было видно огня ни во дворе, ни в доме. Тихо было и темно. Палками и кулаками стучали в ворота. Испуганный голос спросил:

— Что надобно?

— Коснячок надобен! Пусть сейчас же выходит к нам! — кричали Онцифор и стоявшие вблизи него киевские горожане.

— Нету Коснячка! Ушел! — ответил тот же голос из-за ворот.

— Куда ушел? Зачем? Не ведал разве, что ответ ему надо держать?

Онцифор ударил рогатиной в ворота, а кто-то, стоявший рядом с ним, выхватил топор и со всего размаху врезался в воротный столб.

— Не круши добро боярское! Сейчас отопру!

Чьи-то ноги затопали по двору. Через короткое время загремел засов и ворота распахнулись. В воротах стоял перепуганный и бледный, как полотно, старый человек с лысым черепом и длинной, остроконечной, совсем седой бородой:

— Да я вам честью говорю, — скрылся Коснячок со всеми своими близкими, скрылся. Я один остался в дому — стар я, слаб, ни на что не годен.

— Куда скрылся?

— Не ведаю.

Рядом с Онцифором вырос Жданкин знакомец — мастер по бронзе. Теперь он обратился к толпе:

— Идем, братья, к порубу — освободим тех, кого несправедливо заключил Изяслав.

— К порубу! К порубу! — закричала толпа.

— Вы идите, братья, куда лежит ваш путь, а мой — к княжескому терему! Кто со мной идет?!

И толпа разделилась надвое: одна часть, во главе с Онцифором, направилась к ярко освещенному терему, другая — к порубу.

Хоть и празднично выглядел издали княжеский дворец с широко раскрытыми окнами, откуда лились яркие полосы света, однако не для праздничного пира собрались в гриднице князь Изяслав с братом своим Святославом, с дружинниками и со знатными мужами. Тревожно было в княжеских хоромах. Дошли сюда слухи о бурном вече на большом торговище. Знали уже здесь, что огромная толпа горожан стучит в ворота Коснячка, что ищут тысяцкого киевляне, что, не найдя его, побежали к порубу освобождать заключенных. Все то было ведомо князю, но он считал, что не посмеют смерды и простая чадь — городские люди — пойти против его воли. Княжеские мужи и дружинники не были, однако, спокойны.

Не один раз подходили они к князю и повторяли, что направились горожане к порубу, а в порубе сидит Всеслав…

Князь не хотел слушать слов своих дружинников, он подошел к раскрытому окну.

— Что нужно, людие? — спросил он толпу.

^{Князь слушает Онцифора.}

Тогда вышел вперед Онцифор. Глаза великого князя и простого киевского мастера встретились, и князь опустил свои глаза.

Онцифор заговорил.

— Княже! Я пришел с Альты! Все видел своими очами; слыхал своими ушами стоны и вопли тех, кого избивали и калечили проклятые половцы. Наше войско разбито! Стыд! Позор!

В толпе, окружавшей Онцифора, раздался глухой одобрительный рокот. Князь стоял молча, не поднимая глаз.

Онцифор продолжал:

— Не для того говорю тебе укоризненные слова, чтоб вызвать твой гнев! Нет, княже! Не хочу больше поминать о том, что было на Альте! Ты сам это знаешь. Но Альтой не окончилась половецкая гроза! Известно ли тебе, что половцы продолжают бесчинствовать, что русскому человеку невозможно дышать на своей родной земле? Не можно того терпеть, княже?

Жданко рядом с Петрилой стояли около Онцифора. Жданко чувствовал, как замирает его сердце от боли, от гнева и от гордости за своего мастера.

— Княже, — продолжал между тем Онцифор.. — Мы хотим, мы еще будем биться с ними, только выдай нам оружие, дай нам коней!

^{— Мы еще будем биться с ними!}

Теперь глухой рокот прошел по княжеской гриднице. Жданко разобрал, что говорили в гриднице:

— Дай им оружие — сами тогда не уцелеем. Это будет похуже половцев!

В это время в гридницу вошел молодой дружинник в богатом одеянии. Лицо его показалось знакомым и Онцифору, и Ждану, и другим киевским людям, окружавшим Онцифора. Жданко вспомнил — это был тот самый человек, который на вече вступился за Коснячка и за Изяслава.

— Что тебе, Туки? — спросил князь и отошел от окна. Туки — так звали брата приближенного к князю боярина Чудина. Туки сказал громко князю:

— Люди взвыли, — а тихо он прибавил: — Пошли сказать, чтоб покрепче стерегли Всеслава…

В толпе, за окном, нарастал глухой рокот, все громче, все явственнее.