В движении. История жизни

С Марком у меня сложились отношения, которых не было ни с одним из братьев, оставшихся в Англии. Такого рода взаимоотношения были невозможны с Дэвидом – очаровательным светским щеголем, или Майклом, блуждающим в глубинах шизофрении. Именно с Марком, спокойным, начитанным, вдумчивым и по-братски радушным, я мог установить более глубокую связь.

Я также влюбился в Сидней, а потом – в тропический лес Дейнтри и Большой Барьерный риф у Квинсленда, потрясающе красивый и странный. Наблюдая уникальную флору и фауну Австралии, я вспомнил Дарвина, который был так поражен растениями и животными Австралии, что записал в своем журнале: «На Земле, очевидно, работал не один, а два Создателя».

После взлетов и падений, которыми сопровождалась для нас с Колином работа над «Пробуждениями» и «Ногой», наши отношения стали более простыми и легкими. Если тот год, который мы отдали редактированию «Ноги», нас обоих почти убил, то, работая над «Шляпой» (так мы, не сговариваясь, назвали очередную книгу), мы без труда обходили те подводные камни, на которые натыкались раньше. Многие фрагменты «Шляпы» были уже опубликованы, и Колин, редактируя остальное, одновременно предложил разбить все истории на четыре группы, каждый раздел предварив отдельным предисловием.

Колин выпустил книгу в свет в ноябре 1985 года, ровно через шесть месяцев после того, как я закончил рукопись; американское издание вышло в январе 1986 года, достаточно скромным начальным тиражом в пятнадцать тысяч экземпляров.

«Нога» продавалась не очень хорошо, и никто не ожидал, что собрание историй о неврологических больных сможет стать коммерчески успешным. Но через несколько недель издательство «Саммит» вынуждено было выпустить еще один тираж, а потом еще. О книге говорили, популярность ее росла, и в апреле, совершенно неожиданно, она оказалась в списке бестселлеров журнала «Нью-Йорк таймс». Я решил, что это либо ошибка, либо временный взлет, за которым последует падение продаж, но в этом списке книга держалась двадцать шесть недель.

Что поразило и тронуло меня – даже в большей степени, чем объем продаж, – так это поток писем, которые шли, в том числе и от людей, которые испытывали те же проблемы, что были описаны мной в «Шляпе», – кто-то потерял способность узнавать людей, кого-то мучили музыкальные галлюцинации и так далее. Некоторые читатели жаловались, что не решаются признаться в этом ни окружающим, ни порой даже самим себе.

Другие читатели интересовались героями моей книги. «Как там Джимми, заблудившийся мореход? Передайте ему привет и наилучшие пожелания», – писали они. Джимми был для них совершенно реальной фигурой, как и многие другие персонажи книги; именно реальность ситуации, реальность борьбы, которую мои герои вели с недугом, трогала и сердца, и умы читателей. Они могли запросто представить себя в положении, в котором оказался Джимми. С «Пробуждениями» дело обстояло совсем не так: там я писал о трагических обстоятельствах столь экстремальных, что вообразить их себе неспособна была даже самая добрая душа, наделенная самым сильным воображением.

Парочка рецензентов сочла, что я специализируюсь на изображении «странного» или «экзотического», но я представлял себе дело совершенно иным образом. Я думал о своих историях как о показательных и типичных (мне очень нравился постулат Витгенштейна, что книга должна состоять из примеров), и я надеялся, что, изобразив случаи особенно тяжкие, не только покажу, что значит страдать от неврологического заболевания, но и открою принципиальные, а может быть, и неожиданные аспекты работы человеческого мозга.

Хотя Джонатан Миллер и сказал мне после того, как «Пробуждения» вышли в свет, что я стал знаменитым, это было не совсем так. Книга получила литературную премию и была хорошо принята публикой, но в США ее почти не заметили (была опубликована только одна рецензия в «Ньюсуик», написанная Питером Прескоттом). Внезапная популярность «Шляпы» сделала меня по-настоящему публичной фигурой, хотелось мне этого или нет.

Конечно, сразу проявились преимущества моего нового положения. Неожиданным образом я вошел в контакт с огромным количеством людей. Обладая способностью помочь, я также был способен и принести вред. Я больше не мог писать анонимно. Когда я сочинял «Мигрень», «Пробуждения» и «Ногу», я и не думал о читающей публике. Теперь у меня появилось некое обостренное ощущение собственной самости.

И до этого время от времени я произносил публичные лекции, но после выхода «Шляпы» меня завалили приглашениями и всякого рода просьбами – выступить и рассказать о тех или иных вещах. Плохо это было или хорошо, но теперь я оказался в центре внимания, хотя по складу характера я скорее одиночка, а творить предпочитаю подальше от публики. Но с этих пор творческое одиночество стало для меня труднодостижимым.