В двух километрах от Счастья

Мне, честно говоря, не очень понравилось у автора письма такое отделение себя, «понимающей», от массы «не понимающей». Однако, по сути, это соображение очень серьезное.

Товарищ Немков из Балашихинского района тоже требует непременно и всегда клеймить негодное «конкретно, невзирая на лица». А проектировщик москвич Евгений Ромашков, приветствуя статью, в последних строчках лукаво и понимающе замечает:

«Вы все-таки хитро обошли острые углы! Вы не назвали имен, и что дает повод конкретным виновникам, отбросив газету в сторону, сказать: это не про меня. А многие из них и вовсе не будут читать, если только их не ткнут потом вышестоящие…»

Скажу сразу, я глубоко убежден, что ткнуть в пустобрехов могут и просто обязаны по совести не только «вышестоящие», но и «нижестоящие» (это, конечно, противная терминология — «вышестоящие», «нижестоящие»), И надо иметь в виду, что статья была написана не для того, чтобы производители пустых слов почувствовали себя пристыженными, так сказать усовестились самосильно. Цель статьи: еще раз напомнить, что открытая и беспощадная война пустому слову — это дело всех порядочных людей.

Теперь о главном. М. Вайсман из Эстонии, по-моему, очень точно пишет о том, что надо препарировать не просто конкретное учреждение, не просто бюрократа и ханжу, а явление.

Обобщать (не говорить «вообще», а именно обобщать!) — не значит обходить острые углы. Чаще всего это значит атаковать их в лоб.

В конце сороковых годов редактор газеты, в которой я работал, человек до крайней степени чуткий к «духу времени», изо дня в день заклинал нас:

— Только не обобщайте!

Это было убийственное по тем временам слово. Отдельные, конкретные отрицательные факты — пожалуйста. Только надо было подчеркнуть, что они отдельные, нетипичные. Обольстительное, убаюкивающее слово: «нетипично»…

Те времена ушли. Откровенная оценка положения в сельском хозяйстве, беспощадное изобличение очковтирателей всех рангов, наступление на бюрократизм — все это примеры обобщений, открытого, развернутого по всему фронту боя. Идет бой с явлениями тяжелыми, а не только с отдельными частными недостатками, «подчас кое-где еще имеющими место». Сама жизнь, меняясь, показала нам созидательную силу подлинных обобщений. Размышляя обо всем хорошем и худом в нашей стране, мы не хотим больше говорить себе: «Стоп! Дальше нельзя! Дальше табу!» У нас большой, дорого оплаченный опыт. Мы хотим додумывать все до конца. И это, по-моему, одна из самых важных примет времени.

Эстонский читатель, которого я уже упоминал, немного грустно заметил в своем письме, что борьба с пустыми словами предстоит трудная и долгая («мысль эта отнюдь не от пессимистической настроенности, а от жизненных наблюдений», — пишет он). Да, у каждого из авторов писем, к сожалению, предостаточно наблюдений такого рода. И хотя в статье, вызвавшей их отклик, не была названа ни одна фамилия, каждый узнал ее героев, известных ему, вполне конкретных людей.

Москвич товарищ Ромашков требует, чтобы газеты «почаще радовали читателей зубастой критикой и, конечно, сообщениями о ее результатах».

И ему как бы отвечает товарищ Вайсман:

«Желаю, чтоб статья подкрепилась действенностью. Не такой действенностью, что там-то снимут такой-то щит (в статье, если помните, упоминался придорожный щит с идиотски бессмысленным лозунгом). Имею в виду действенность в государственном масштабе».

Вот эта действенность в государственном масштабе означает только одно: всеобщую нетерпимость к пустопорожнему слову, ко всему ленивому, равнодушному, тупому и подлому, что за ним прячется. Еще и еще раз травля негодного, о которой говорил Ленин. Это наше общее дело, это касается всех и каждого. И мне хочется адресовать всем слова ростовской учительницы Киселевой:

«Прошу вас, пожалуйста, продолжайте борьбу с пожирателями времени трудящихся людей, с болтунами-очковтирателями! Пусть не опошляют русский язык и не калечат человеческие души любители отделываться болтовней вместо работы».

1962